В поэзии Анатолия Ухандеева мир предельно кинематографичен. Начинается фильм — и снег на экране обретает запах, выходит за пределы кадра, становится живым и первостепенным героем лирического повествования.
Но в каждом из символов, будь то птица, небо, «червивое стадами самолетов», или сугроб, имеющий десны, можно разглядеть человека, чье романтическое противостояние миру заставляет требовать от реальности большего. И Анатолий Ухандеев призывает в этих требованиях не останавливаться, а забыть про страх.
Анатолий — писатель и поэт, литературный критик. Родился и живет в Набережных Челнах. Печатался в журналах «Новый мир», «Континент», «Луч» и других. Написал три книги стихов и одну повесть. Торгует книгами и рассказывает о них разными способами.
Но в каждом из символов, будь то птица, небо, «червивое стадами самолетов», или сугроб, имеющий десны, можно разглядеть человека, чье романтическое противостояние миру заставляет требовать от реальности большего. И Анатолий Ухандеев призывает в этих требованиях не останавливаться, а забыть про страх.
Анатолий — писатель и поэт, литературный критик. Родился и живет в Набережных Челнах. Печатался в журналах «Новый мир», «Континент», «Луч» и других. Написал три книги стихов и одну повесть. Торгует книгами и рассказывает о них разными способами.
— Не вижу разницы между стихотворением и рукопожатием, сказал Пауль Целан в одном из писем, сказал Люк Дарденн в книге «За спинами наших картин», ссылаясь на слова Эммануэля Левинаса, которые я вам и передаю, говоря это своими словами.
Вот что такое занятие поэзией, говорю я дальше, это многократное повторение слов, своих и чужих, присвоенных, понятных и понимаемых, это череда приятных и неприятных разговоров, встреч, рукопожатий; слов, фигур речи, поговорок, ритмов, пауз.
Пишущий воздвигает забор из букв и сам становится забором между тем и этим, сказанным и не сказанным, созданным и невозможным, переносимым и сокрушительным. Читающий перелезает.
*
Саше Маркину
Кинематограф — это снег.
В одном кино такое было:
Когда упал на снег узбек,
Снежинки полотно пробили
И сыпались на зрителей,
Чтобы они увидели:
Он не погиб, он сжал в руке
Тюльпан кровавый,
Пошёл, курящий, налегке
Так, для забавы.
Виктория! Зря этот снег
Припорошил меня и спрятал
От взоров, ангелов, поэм,
Ладошек девичьих овсянок.
Я в этом плавленом сырке
Сугроба почему-то выжил.
Вдруг ангелы на облаке
Заплакали, а тот, что рыжий,
Совсем на землю не смотрел,
Работал божески лопатой,
Снег загребал, а снег летел
Для раненых и конопатых.
И снегом пахло.
*
Скажешь «домой» и по
улице, как забор,
тянешься, пересекая тропинки.
Город перелезает твои
столбики и калитки,
сваренные из рябин
сварщиками-снегирями,
запертые навсегда,
как запирают память.
Пусть поработает снег
ластиком небосвода,
скроет кривой подъезд
серой коробки года.
Заплутав, огонёк,
сугробу целуешь дёсны,
вот он уже потёк
по тротуару в космос,
в пустые его берега —
кисельные, неживые.
Споткнись-ка об это ка-
жущееся посильным.
*
Поют в полёте — птицы. На ветвях
сидят и — птицы. Где бы
я птицей не был, был я птицей. Так
воркуй (кричу) и неба требуй!
Нарезанное силой проводов в салат,
червивое стадами самолётов —
моё, саднящее. Я — птица, я гарант,
что звёзды в нём останутся работать.
Да — на, звезда, паломникам гори,
гори Елене, на тебе пространство.
Повелеваю. Молоток зари
и ты, звезда, занятные лекарства
Всем стонущим в измятых простынях,
младенцам, птицам, ветру на устах:
забудьте страх, забудьте страх, забудьте страх.
Автор обложки: Ира Копланова
«Фальтер» публикует тексты о важном, литературе и свободе. Подписывайтесь на наш телеграм-канал, чтобы не пропустить.
Хотите поддержать редакцию? Прямо сейчас вы можете поучаствовать в сборе средств. Спасибо 🖤