Прабабушка на трех табуретках

Я стояла у окна, выглядывала из-за проросших луковиц — они были в банках, в воде, белыми корешками упирались в стекло. Воспитательница отстригала зеленые луковые перья и крошила их детям в тарелки с куриным бульоном.

У меня было странное чувство, от которого крутило живот: казалось, что сегодня мама заберет меня пораньше. Она не говорила, но я волновалась, будто иначе быть не могло. Все увидят маму, какая она красивая, какие у нее волосы, и группа будет смотреть в окно, как мы выходим из калитки первые.

Мама пришла, когда стемнело и оставшимся детям показывали диафильм «Гуси-лебеди». Она сказала воспитателю, что я вернусь в детский сад не раньше октября.

— Октябрь — это после весны и после лета? Мы уезжаем? Куда мы уезжаем? — спросила я, выйдя за ворота детского сада.

— К бабушке. Ты полетишь сама, я немножко позже, дружочек.

— Почему?

— Надо так.

— А гербарий?

— Приеду и вместе сделаем.

— Сделаем?

— Сделаем. Ну, не раскисай. Тебя бабушка Валя ждет. А прабабушка Ира вообще нас с тобой больше всех в мире любит.

В аэропорту незнакомая сопровождающая протянула мне пухлую руку с золотым колечком с янтарем:

— Девочка, пойдем, пора в самолет.

Мама обняла меня и дала свой белый глаженый платок с фиолетовой ажурной каймой и двумя черными отпечатками, чтобы и я утерла слезы.

Баб Валя встречала меня в аэропорту в красном платье, размахивая над головой руками, крашеная в радостный рыжий. Это она для меня. Бабушка обхватила, вжала меня в себя, горячая-прегорячая, и мы стояли, обнимая друг друга и покачиваясь.

Баб Валина мама — прабабушка Ира — теперь всегда лежала в кровати. Она улыбалась, если я заходила в комнату. Иногда у нее находились силы — она приподнималась, клала под спину подушку, спрашивала меня:

— А мама твоя приехала?

— Пока нет, но она скоро уже.

— Ну иди ко мне, почитаем.

Баб Ира читала тихо-тихо, некоторые слова растворялись, и тогда я теряла ниточку и просто разглядывала ее худое лицо, сухие хрупкие руки, узор на халате, на тапках, обоях. Мне быстро становилось скучно, и я уходила из комнаты прабабушки.

Я везде собирала цветы, складывала их в книги, думала: мама приедет, удивится. Я хотела найти что-то редкое, чтобы мама не знала названия, чтобы мы листали энциклопедию, искали похожие картинки, — но ничего интересного не встречалось.

Какой только цветок или листик я ни показывала баб Вале, она сразу: «волжанка», «чубушник», «приморница», «козлобородник». Но однажды, во время прогулки по сосновому бору, я всё же нашла.

— О! — бабушка остановилась и разглядывала цветок в моей руке. — Это поползуха, редкий цветок. Раньше было много, а потом люди повыдирали.

— А зачем повыдирали?

— Целебное растение. От всего помогает.

На тонком голом стебле расходятся в разные стороны два поникших цветка, похожие на колокольчик, только мельче и белого цвета. Линнея северная — я нашла в энциклопедии. Аккуратно положила цветок на книжную страницу, закрыла, сверху поставила пресс из стопки книг.

Мама звонила по субботам с коммутатора. Болтать долго — дорого, поэтому разговоры она вела только с баб Валей, и те были похожи на телеграммы: «Все здоровы. Погода хорошая. Вшей вывели. Скоро клубника. Приезжай. Когда приедешь?» Мама отвечала каждый раз: «Еще недельку».

Однажды в субботу мама не позвонила. Весь следующий день я сидела дома — раз не позвонила, значит, в пути, значит, скоро буду встречать. Открыла книгу проверить, как там поползуха. Не обломилась, оба венчика на месте, расправлены на одной высоте, как зеркальное отражение друг друга. Вечером звонок с коммутатора: «Еще недельку». Услышав это, я бросилась к шкафу, схватила книги и принялась вытряхивать в раковину собранное: ромашку, морской горошек, веточку гортензии. Выпала поползуха, один колокольчик отломился и упал в слив, второй прилип к влажной стенке раковины. Я взяла его и уселась на кафельный пол. Цветок намок, но оставался целым — я осторожно вложила его между страниц книги.

В ванную вошла баб Валя:

— Идем со мной, идем, надо сейчас к соседке. Идем, потом, потом уберем.

Соседка и бабушка разговаривали шепотом, обнимались.

— Иди, иди, Валентина, я присмотрю за внучкой, — соседка провожала бабушку к входной двери, поглаживая ее по спине.

Баб Валя зашла за мной утром, привела в нашу квартиру, крепко держа меня за руку. В зале на трех составленных в ряд табуретках стоял красный, под бархат, гроб. Гроб был коротенький, и прабабушка Ира лежала в нем маленькая. Я заглянула — она в белом платочке, руки на груди, чуть улыбается, как будто я вошла к ней в комнату.

— Она умерла во сне, быстро. Не мучилась, — говорила баб Валя. — Иди ко мне, — обняла, плачет. Я нет. Я пытаюсь, ведь мама говорила, что прабабушка любила нас с ней больше всех в мире. Но не получается, ни слезинки. Стыдно. Я закрываю глаза руками и притворяюсь.

Приходили, толпились старики, всхлипывали, крестились, сидели у гроба, клали на него руки.

В кухонном навесном шкафу лежал кулек шоколадных конфет. Баб Валя выдавала мне по одной каждый день. На меня никто не обращал внимания, я забрала кулек, залезла под одеяло и ела. Съела все, заснула.

Проснулась, в комнате услышала тихий голос.

— Мама! — я налетела на нее, мы чуть не упали.

Перед кладбищем мы с мамой пошли на рынок за цветами. Мама купила двадцать белых гвоздик, продавщица, не спрашивая, повязала черную ленточку.

— Ну что, дружочек, зайдем? — мама указала на кафе. Я хотела прыгать и визжать, но в руках были цветы — я кивнула.

Мама заказала кофе и рюмку себе, мне — три шарика пломбира. Я ела не торопясь, мама размешивала кофе без сахара и смотрела в окно.

— Угощайся, — я придвинула к ней мороженое.

Мама горячей чайной ложкой взяла кусочек и положила в кофе. Мороженое растворялось в белую пену и пахло на всё кафе.

Мы вернулись к дому. У подъезда, опертая на стену, стояла бархатная крышка. Мужчины — соседи — небритые, седые, глядя себе под ноги, вынесли гроб и поставили в желтый пазик.

На кладбище мама с баб Валей стояли, держась под руки. Остальные сгрудились за их спинами. Пел батюшка. Потом все по очереди подходили, целовали прабабушку Иру в лоб.

Соседка наклонилась и взяла в руку горстку земли. Копачи взялись за крышку. Я подскочила, схватилась за бархатный бортик гроба и тихо, на ухо прабабушке сказала:

— Мама приехала.

«Фальтер» публикует тексты о важном, литературе и свободе. Подписывайтесь на телеграм-канал, чтобы не пропустить.

Хотите поддержать редакцию? Прямо сейчас вы можете поучаствовать в сборе средств. Спасибо 🖤