В гараже можно найти всё: диафильмы, фотоальбомы и семейные тайны. Самый ненадежный рассказчик — ребенок. Сложно угадать, скрывается за его словами что-то невинное или жуткое.
Кого больше любишь: маму или папу? Обоих, очень сильно. У детей своя оптика. И в рассказе «Сына, гля» Ксения Забуга передает ее точно и тонко.
Даже ужасных людей кто-то любит. Даже если папа делал страшные вещи: это мой папа и я его люблю.
Ксения — прозаик и драматург. Родилась в 1993 году в Мурманске, живет в Москве. Прошла в лонг-листы «Ремарки» и «Исходного события», а также в шорт-лист «Евразии». Помогает собакам и работает над романом. Ведет телеграм-канал «сорян, пишу».
Кого больше любишь: маму или папу? Обоих, очень сильно. У детей своя оптика. И в рассказе «Сына, гля» Ксения Забуга передает ее точно и тонко.
Даже ужасных людей кто-то любит. Даже если папа делал страшные вещи: это мой папа и я его люблю.
Ксения — прозаик и драматург. Родилась в 1993 году в Мурманске, живет в Москве. Прошла в лонг-листы «Ремарки» и «Исходного события», а также в шорт-лист «Евразии». Помогает собакам и работает над романом. Ведет телеграм-канал «сорян, пишу».
— Батя из этого рассказа пришел в спрятанный внутри меня, слабо освещенный зал ожидания героев, робко сел на скамейку, задумался: чего ему холодно в груди и так не крепко ногами на земле. Сидел долго, всё не признавался, кто он, что он, а пришел кроха-сын — получился такой вот рассказ. И всё то время, что рассказ живет, теплится идея сделать из него страшный темный мультфильм.
Сына, гля
Лязгает ржавая дверь гаража. Щелк выключателем вверх, щелк — вниз. Щелк-щелк… Нет света.
— Сука, проводку сгрызли! — цыкает бычком мимо сына: — Стой на месте, первым зайду.
Сверк фонариком вверх — паутина в углах, вниз — серо-пыльная земля. Вправо — деревянно-черные полки. Влево — стоит белая в рыжих разводах «Ока» без двери со стороны водителя. «Могли б уже на металл сдать», — недовольно бурчит отцовская тень. Озирается еще раз по сторонам.
— Заходь и гля под ноги!
Пятилетний мальчонка, радостно впрыгнувший за отцом в гараж, шаркает сандалиями по ледяному землистому полу, зыркает точь-в-точь батиными серыми глазюньками по сырым полкам, по темным углам. Мама внутрь гаража не пускает, только на пороге постоять-посторожить, а папа всегда разрешал.
Залезает в «Оку», на заднем сидении накидано хлама — нужно успеть, пока мама на работе, прошуршать-перебрать пакеты, вонзить пальцы в старые футболки-рубашки-куртки, залезть в карманы, выудить отцовское… Вдруг уткнулся ладонью — угол острый, холодный.
Мальчонка выныривает из тряпья с фотоальбомом со щенками на обложке. Открывает, внутри папа: папа в милицейской форме, папа в машине — сбоку синие «Пэ-Пэ-Сэ», папа с сослуживцами.
— О! — кашляет отец из-за спины. — Это мы на рыбалке, день оперативника.
Четверо дядек: один на плечах держит девочку в фуражке, остальные стоят по семьям, улыбаются. Лица у всех темные — за спинами палит солнце. На фото один, два… много человек и кусочек коляски.
— Ты только родился, — бледной рукой перелистывает альбом. — Это у нас командировка в Чечне, это мы вернулись, а это… сына, гля! Это же наш обезьянник.
Проводит большим пальцем по фотокарточке, из памяти всплывает: за решеткой откашливается задержанный, те же дядьки с рыбалки стоят возле него, скалятся. Задержанный надутыми губками мычит что-то в стену. Дите еще, а уже траву* на продажу в рюкзаке таскает. Отец рычит:
— Нормально отвечай! Протокол подписывать будешь?
— Те нравится, я не пойму?.. — второй оперуполномоченный дубинку из одной лапы в другую перебрасывает.
— Если нравится, повторим, — ухмыляется третий.
— Хорош, — бурчит им четвертый опер. — Пацан, подпиши, а?..
Сын чуть слышно втягивает ртом сырой гаражный воздух и на отца косится, тот глотку надрывает разными голосами. Мама раньше, когда папа так дурачился, в комнате прятала, глаза и уши сыну его же ладошками закрывала и убегала.
— Давай не выпендривайся. — Папа костяшками с бешенства в фотографию бьет. — Отвечай, кому дурь нес?
— Я не… — Голосочек сиплый, испуганный. Задержанный в стену обезьянника вжимается. — Это…
Отец, багровый от гнева, на разные голоса рычит, слюнями брызжет. В серых глазах кровь растекается ручейками.
— Че мычишь там, а?! — от рева сбивается дыхание.
У мальчонки от страха щеки током покалывает.
— Эт-то… — писком отвечает себе же отец. — Э-…
Вдруг смолкает. Только слышится сопение.
— Это чай был, — ровным голосом продолжает отец. — Заварка. А мы, травка, думали. Не сделали «палку».
Схаркивает на землю кровь и ласково треплет ребенка за щечку:
— Сопли утри и дальше ищи.
Мальчишка покорно закрывает альбом и юркает из «Оки» проворной ящеркой, минуя ящики, мешки, дырявое кресло, в угол с пакетами и коробками. Торопливо разрывает ручки-в-узелок первого попавшегося пакета, фонариком внутрь — проектор без провода и катушки диафильмов. Хвать, фонариком на пленку — «Мойдодыр», смотрели.
В темной комнате — только гирлянда на елке переливается, — на стене простынь, на ней буквами:
утюги за сапогами, сапоги за пирогами,
Звонок в дверь — ну вот, папу вызывают в засаду.
пироги за сапогами,
Мама кричит:
— Какого хрена? Ночь на дворе!
кочерга за кушаком —
— Сука, куда ксиву дела?! — рычит отец, из мамы слезы выбивая.
всё вертится, и кружится,
Мама прячется за елкой, гирлянда в ужасе мигает: «Не смей при ребенке!»
и несется кувырком…
— …Там точно не будет. В другом глянь. — Отец подхватывает коробку и вытряхивает на пол разноцветную мишуру и елочные игрушки: снеговика, мишек-зайчиков, шарики-часики. Глазами рыщет по празднику, сын следом фонариком проходится.
— Мы как-то под Новый год цыган пасли…
Вдруг сверкает сувенирный стеклянный шар размером с детскую ладонь, внутри застывшие фигурки ростом сантиметра в полтора.
— Что это, пап?
— Досмотр, — шепчет, сглотнув ностальгию, отец.
— До-о-смотр? — любопытством отзывается сын.
Подбирает шарик, дрыгает, раз — фигурки внутри вздыхают. Показалось?
— Ну-ка посвети.
Мальчик врезается носом в пыльное стекло, мама за такое ругает: «Косоглазие будет!» — и фонариком свёрк. Всматривается: фигурки стоят на местах.
— Вон, смотри, эта, — тычет пальцем у сыновьего носа, — досматривает цыганку.
— Цы-ы-й-ган-ку?
Это о них мама всегда шипит, когда на рынок по субботам за продуктами ходит: «Цыганки-поганки бегают в цветастых юбках — ты таких обходи — они взрослых отвлекают, детей воруют — хочешь, чтобы мама плакала?»
— Стырила у старухи семь тыщ рублями и какие-то копейки валютой, — продолжает отец, цокая то языком по небу, то обгрызенным ногтем по стеклу. — Наши за руку и в отделение: задержание, досмотр, суд. Мне на досмотр не положено — я мужик, а задержанным девкам в трусы-лифчики залезают.
Дрыгает перед носом шарик: фигурки разминаются, и вот уже как в «Мойдодыре» — сапоги за пирогами — гоняют по досмотровой девицу в огненно-маковых юбках. Кричат, кружатся, за руки цапают, а она не дается: вертится, мечется, огрызается. Пятьдесят первой статьей отбивается. Только двое в уголке стоят, удивленно глазными щелочками хлопают — это понятые.
— Мы тех цыган не взяли, так я к этой пошел. Надо было разговорить. А то воет: «мои деньги», а какие ее — валюту назвать не может. И мы хрен знает.
Снова болтает шар — фигурки замирают. Резко дрыгает — ой, как смешно засуетились: пальчики снять, купюры изъять, пересчитать, номинал переписать, в отдельный пакет сложить, опломбировать, протокол по ходу досмотра заполнить, зачитать, подписать, первый понятой, второй понятой, расписывайтесь вот здесь, пожалуйста, здесь и здесь, спасибо за исполнение гражданского долга, выход сами найдете, всего хорошего.
Кладет шар в мишуру, светом на них сверху — замерли. «Показалось»: думает и проходится ладошкой по рядом разбросанным елочным игрушкам: шишки цвета латуни [мама елку мишурой украшает, папа сидит на диване, патроны пересчитывает], ракета СССР [хвать из коробки и давай вокруг мамы бегать, стрелять будто из папкиного пистолета], фигурка обезглавленного Пьеро, мертвенно холодная...
— Пап, а может… — Мальчик носиком-картошкой кивает на оклеенную обоями коробку из-под маминых туфель. — Там?
— А ну посвети.
Кухня в масштабе где-то один к тридцати — мама для конкурса поделок старалась: газовая плита, надраенная до блеска, навесные шкафы гнутся от хлама. Мальчонка рассматривает, а не так было: холодильник дребезжит мерзотно дрожащим холодцом, по полу перекатывается недопитая бутылка, мама ртом судорожно хватает воздух — вот-вот закричит. На табурете покоится скукоженный человечек с дырой в затылке.
— Пап? — тихонько зовет.
Оно!
— Папа…
Мальчонка на мертвого дядьку через окно коробки хмурится.
— Гля, сына! Мозги. — Отец хихикает и на стену тычет пальцем. — Ща!
Тормошит коробку — только бутылка в другой угол откатывается. — Че за...
Дерг-дерг-дерг. Падают на пол миниатюрные чашки-ложки-сковородки из шкафов, крохотные разварившиеся картофелинки и сгоревшие котлеты.
— Ну, вставай! — хрипит отец мертвому человечку. — Вставай, говорю. Че ты...
Всматривается — ничего. Пихает коробку сыну:
— Оживи!
Тот пальчиком в коробку лезет, по щеке человечка гладит: «Проснись, проснись, эй!» — не слушается. Тогда вспотевшей ладошкой со всей дури хрясь по стене:
— Ну, вставай! Вставай, говорю! — сипит он, повторяя. — Че ты...
Мертвец не шевелится, по-прежнему крепко сжимает в ладони пистолет.
И — хрясь — подзатыльник! В глазах искры жучками разбегаются, в горле от обиды воздух замирает, руки коробку опускают — та — хлып — на землю рассыпается! Мальчишка растерянно смотрит — внутри никого. Как так? Оглядывается: может папа знает.
За спиной стоит мама. Левой рукой стискивает стыбренные сыном ключи от гаража, правой готовится влепить пощечину. Из ее вдовьих глаз льются ручейки по щекам. Она открывает рот и вопит сиреной:
— Хватит отца искать! Сдох он, сдох…
* Редакция «Фальтера» напоминает о пожизненном наказании за незаконный оборот наркотиков и об их вреде для здоровья. Наркотики зло, читайте литературу.
Литературный редактор: Анжела Орлова
Автор обложки: Ира Копланова
Хотите больше текстов о важном, литературе и свободе? Подписывайтесь на телеграм-канал «Фальтера», чтобы не пропустить.
Если вам нравится наша работа, можете поучаствовать в сборе средств — это очень поддержит редакцию. Спасибо 🖤
— Сука, проводку сгрызли! — цыкает бычком мимо сына: — Стой на месте, первым зайду.
Сверк фонариком вверх — паутина в углах, вниз — серо-пыльная земля. Вправо — деревянно-черные полки. Влево — стоит белая в рыжих разводах «Ока» без двери со стороны водителя. «Могли б уже на металл сдать», — недовольно бурчит отцовская тень. Озирается еще раз по сторонам.
— Заходь и гля под ноги!
Пятилетний мальчонка, радостно впрыгнувший за отцом в гараж, шаркает сандалиями по ледяному землистому полу, зыркает точь-в-точь батиными серыми глазюньками по сырым полкам, по темным углам. Мама внутрь гаража не пускает, только на пороге постоять-посторожить, а папа всегда разрешал.
Залезает в «Оку», на заднем сидении накидано хлама — нужно успеть, пока мама на работе, прошуршать-перебрать пакеты, вонзить пальцы в старые футболки-рубашки-куртки, залезть в карманы, выудить отцовское… Вдруг уткнулся ладонью — угол острый, холодный.
Мальчонка выныривает из тряпья с фотоальбомом со щенками на обложке. Открывает, внутри папа: папа в милицейской форме, папа в машине — сбоку синие «Пэ-Пэ-Сэ», папа с сослуживцами.
— О! — кашляет отец из-за спины. — Это мы на рыбалке, день оперативника.
Четверо дядек: один на плечах держит девочку в фуражке, остальные стоят по семьям, улыбаются. Лица у всех темные — за спинами палит солнце. На фото один, два… много человек и кусочек коляски.
— Ты только родился, — бледной рукой перелистывает альбом. — Это у нас командировка в Чечне, это мы вернулись, а это… сына, гля! Это же наш обезьянник.
Проводит большим пальцем по фотокарточке, из памяти всплывает: за решеткой откашливается задержанный, те же дядьки с рыбалки стоят возле него, скалятся. Задержанный надутыми губками мычит что-то в стену. Дите еще, а уже траву* на продажу в рюкзаке таскает. Отец рычит:
— Нормально отвечай! Протокол подписывать будешь?
— Те нравится, я не пойму?.. — второй оперуполномоченный дубинку из одной лапы в другую перебрасывает.
— Если нравится, повторим, — ухмыляется третий.
— Хорош, — бурчит им четвертый опер. — Пацан, подпиши, а?..
Сын чуть слышно втягивает ртом сырой гаражный воздух и на отца косится, тот глотку надрывает разными голосами. Мама раньше, когда папа так дурачился, в комнате прятала, глаза и уши сыну его же ладошками закрывала и убегала.
— Давай не выпендривайся. — Папа костяшками с бешенства в фотографию бьет. — Отвечай, кому дурь нес?
— Я не… — Голосочек сиплый, испуганный. Задержанный в стену обезьянника вжимается. — Это…
Отец, багровый от гнева, на разные голоса рычит, слюнями брызжет. В серых глазах кровь растекается ручейками.
— Че мычишь там, а?! — от рева сбивается дыхание.
У мальчонки от страха щеки током покалывает.
— Эт-то… — писком отвечает себе же отец. — Э-…
Вдруг смолкает. Только слышится сопение.
— Это чай был, — ровным голосом продолжает отец. — Заварка. А мы, травка, думали. Не сделали «палку».
Схаркивает на землю кровь и ласково треплет ребенка за щечку:
— Сопли утри и дальше ищи.
Мальчишка покорно закрывает альбом и юркает из «Оки» проворной ящеркой, минуя ящики, мешки, дырявое кресло, в угол с пакетами и коробками. Торопливо разрывает ручки-в-узелок первого попавшегося пакета, фонариком внутрь — проектор без провода и катушки диафильмов. Хвать, фонариком на пленку — «Мойдодыр», смотрели.
В темной комнате — только гирлянда на елке переливается, — на стене простынь, на ней буквами:
утюги за сапогами, сапоги за пирогами,
Звонок в дверь — ну вот, папу вызывают в засаду.
пироги за сапогами,
Мама кричит:
— Какого хрена? Ночь на дворе!
кочерга за кушаком —
— Сука, куда ксиву дела?! — рычит отец, из мамы слезы выбивая.
всё вертится, и кружится,
Мама прячется за елкой, гирлянда в ужасе мигает: «Не смей при ребенке!»
и несется кувырком…
— …Там точно не будет. В другом глянь. — Отец подхватывает коробку и вытряхивает на пол разноцветную мишуру и елочные игрушки: снеговика, мишек-зайчиков, шарики-часики. Глазами рыщет по празднику, сын следом фонариком проходится.
— Мы как-то под Новый год цыган пасли…
Вдруг сверкает сувенирный стеклянный шар размером с детскую ладонь, внутри застывшие фигурки ростом сантиметра в полтора.
— Что это, пап?
— Досмотр, — шепчет, сглотнув ностальгию, отец.
— До-о-смотр? — любопытством отзывается сын.
Подбирает шарик, дрыгает, раз — фигурки внутри вздыхают. Показалось?
— Ну-ка посвети.
Мальчик врезается носом в пыльное стекло, мама за такое ругает: «Косоглазие будет!» — и фонариком свёрк. Всматривается: фигурки стоят на местах.
— Вон, смотри, эта, — тычет пальцем у сыновьего носа, — досматривает цыганку.
— Цы-ы-й-ган-ку?
Это о них мама всегда шипит, когда на рынок по субботам за продуктами ходит: «Цыганки-поганки бегают в цветастых юбках — ты таких обходи — они взрослых отвлекают, детей воруют — хочешь, чтобы мама плакала?»
— Стырила у старухи семь тыщ рублями и какие-то копейки валютой, — продолжает отец, цокая то языком по небу, то обгрызенным ногтем по стеклу. — Наши за руку и в отделение: задержание, досмотр, суд. Мне на досмотр не положено — я мужик, а задержанным девкам в трусы-лифчики залезают.
Дрыгает перед носом шарик: фигурки разминаются, и вот уже как в «Мойдодыре» — сапоги за пирогами — гоняют по досмотровой девицу в огненно-маковых юбках. Кричат, кружатся, за руки цапают, а она не дается: вертится, мечется, огрызается. Пятьдесят первой статьей отбивается. Только двое в уголке стоят, удивленно глазными щелочками хлопают — это понятые.
— Мы тех цыган не взяли, так я к этой пошел. Надо было разговорить. А то воет: «мои деньги», а какие ее — валюту назвать не может. И мы хрен знает.
Снова болтает шар — фигурки замирают. Резко дрыгает — ой, как смешно засуетились: пальчики снять, купюры изъять, пересчитать, номинал переписать, в отдельный пакет сложить, опломбировать, протокол по ходу досмотра заполнить, зачитать, подписать, первый понятой, второй понятой, расписывайтесь вот здесь, пожалуйста, здесь и здесь, спасибо за исполнение гражданского долга, выход сами найдете, всего хорошего.
Кладет шар в мишуру, светом на них сверху — замерли. «Показалось»: думает и проходится ладошкой по рядом разбросанным елочным игрушкам: шишки цвета латуни [мама елку мишурой украшает, папа сидит на диване, патроны пересчитывает], ракета СССР [хвать из коробки и давай вокруг мамы бегать, стрелять будто из папкиного пистолета], фигурка обезглавленного Пьеро, мертвенно холодная...
— Пап, а может… — Мальчик носиком-картошкой кивает на оклеенную обоями коробку из-под маминых туфель. — Там?
— А ну посвети.
Кухня в масштабе где-то один к тридцати — мама для конкурса поделок старалась: газовая плита, надраенная до блеска, навесные шкафы гнутся от хлама. Мальчонка рассматривает, а не так было: холодильник дребезжит мерзотно дрожащим холодцом, по полу перекатывается недопитая бутылка, мама ртом судорожно хватает воздух — вот-вот закричит. На табурете покоится скукоженный человечек с дырой в затылке.
— Пап? — тихонько зовет.
Оно!
— Папа…
Мальчонка на мертвого дядьку через окно коробки хмурится.
— Гля, сына! Мозги. — Отец хихикает и на стену тычет пальцем. — Ща!
Тормошит коробку — только бутылка в другой угол откатывается. — Че за...
Дерг-дерг-дерг. Падают на пол миниатюрные чашки-ложки-сковородки из шкафов, крохотные разварившиеся картофелинки и сгоревшие котлеты.
— Ну, вставай! — хрипит отец мертвому человечку. — Вставай, говорю. Че ты...
Всматривается — ничего. Пихает коробку сыну:
— Оживи!
Тот пальчиком в коробку лезет, по щеке человечка гладит: «Проснись, проснись, эй!» — не слушается. Тогда вспотевшей ладошкой со всей дури хрясь по стене:
— Ну, вставай! Вставай, говорю! — сипит он, повторяя. — Че ты...
Мертвец не шевелится, по-прежнему крепко сжимает в ладони пистолет.
И — хрясь — подзатыльник! В глазах искры жучками разбегаются, в горле от обиды воздух замирает, руки коробку опускают — та — хлып — на землю рассыпается! Мальчишка растерянно смотрит — внутри никого. Как так? Оглядывается: может папа знает.
За спиной стоит мама. Левой рукой стискивает стыбренные сыном ключи от гаража, правой готовится влепить пощечину. Из ее вдовьих глаз льются ручейки по щекам. Она открывает рот и вопит сиреной:
— Хватит отца искать! Сдох он, сдох…
* Редакция «Фальтера» напоминает о пожизненном наказании за незаконный оборот наркотиков и об их вреде для здоровья. Наркотики зло, читайте литературу.
Литературный редактор: Анжела Орлова
Автор обложки: Ира Копланова
Хотите больше текстов о важном, литературе и свободе? Подписывайтесь на телеграм-канал «Фальтера», чтобы не пропустить.
Если вам нравится наша работа, можете поучаствовать в сборе средств — это очень поддержит редакцию. Спасибо 🖤