«Ты 24» — дебютная книга журналистки Лены Кончаловской, выпущенная издательством No Kidding Press. Она посвящена поэтической любви, пронизывающей пространство городов, стран и снов. (Даже надпись «Продукты 24» обретает новый волнующий смысл.) Книга вызвала у читателей много чувств: от очарованности до раздражения.
Критик Иван Жиркин попытался разобраться, что же всё-таки произошло. Он говорит о том, почему «Ты 24», по его мнению, находится «где-то между кринжем и интересной литературой».
Иван изучал современную литературу на журфаке МГУ и в магистратуре РГГУ. Публиковался на The Flow и в «Горьком», а также дебютировал с рассказом в зине КЛВКМ. Участвовал в первой Школе литературной критики в Ясной Поляне.
Критик Иван Жиркин попытался разобраться, что же всё-таки произошло. Он говорит о том, почему «Ты 24», по его мнению, находится «где-то между кринжем и интересной литературой».
Иван изучал современную литературу на журфаке МГУ и в магистратуре РГГУ. Публиковался на The Flow и в «Горьком», а также дебютировал с рассказом в зине КЛВКМ. Участвовал в первой Школе литературной критики в Ясной Поляне.
— Я люблю книги и боюсь кринжа. Или люблю кринж и боюсь книг. На самом деле книги и кринж — это одно и то же, любить и бояться — одно и то же, стыд и любовь, страх и книги — это вещи одного порядка. Читать книги — значит, исследовать стыд, а также замечать новые эстетические категории. «Ты 24» Лены Кончаловской — как раз тот текст, в котором эти категории очень хорошо заметны. Он находится где-то между кринжем и интересной литературой, и непонятно: любить его или бояться?
Поп-автофикшн Лены Кончаловской: краш или кринж?
Лена Кончаловская. Ты 24. Москва: No Kidding Press, 2022
Женское письмо — это самый маргинальный мейнстрим современной русскоязычной литературы. Многим кажется, что его слишком много, особенно автофикшна: везде автофикшн, и литература погибнет от его рук (почитать о том, как этого боятся заслуженные и уважаемые мужчины российской литературы — например, Борис Куприянов или Павел Басинский — можно в их статьях). Женское письмо действительно популярно, а его представительницы — Оксана Васякина, Алла Горбунова, Евгения Некрасова и другие — занимают одни из лидирующих позиций в литературном процессе. Но русскоязычных писательниц по-прежнему чудовищно мало в сравнении с писателями, а автофикшна — в сравнении с традиционной романной литературой.
No Kidding Press — главное российское издательство, которое специализируется на фем-книгах, — чаще всего выпускает переводные автофикшн-тексты. Это небольшие романы, основанные на личном опыте, с явно доминирующим документальным и эго-документальным (или псевдокументальным и псевдо-эго-документальным) началом. Тем не менее в них есть элементы вымысла и конвенциональные художественные приемы. В конце прошлого года в портфеле No Kidding Press появилась первая книга российской авторки — «Девочки и институции» поэтки и активистки Даши Серенко, а этой весной в издательстве вышла «Ты 24» — дебютная книга Лены Кончаловской, журналистки и блогерки, которая уже несколько лет постит автофикциональные тексты о повседневной жизни.
Такой издательский выбор — это попытка показать, что и в русскоязычной литературе, сфере, где женскому опыту традиционно уделяется место на полках с бульварными романами, возможна репрезентация женской субъектности. При этом «Ты 24» воспринимается как довольно парадоксальное сочетание по ряду причин.
Во-первых, это поп-литература (не очень терминологично, но, кажется, наиболее точно). Лена Кончаловская — непрофессиональная литераторка, но аудитория у нее, очевидно, больше, чем у многих типа профессиональных писателей и писательниц, и комментариев в ее соцсетях в духе «Когда ты уже напишешь книгу» — огромное количество.
Во-вторых, авторка использует неконвенциональный (хотя и признанный в этом году Нобелевским комитетом) способ письма — автофикшн, жанр, который противостоит принципам традиционной фикциональной литературы.
В-третьих, в книге есть социально-идеологический посыл — фем-оптика, помогающая выстроить женский способ говорить о своих чувствах.
Тем не менее, «Ты 24» — это в большей степени поп-литература, а не новаторские методы фем-письма. Автофикшн и фем-оптика здесь скорее что-то вроде тегов, по которым мы привыкли опознавать тексты No Kidding Press, в «Ты 24» они присутствуют формально — как демоверсия неконвенциональных методов для широкой аудитории. Такой поп-автофикшн.
В «Ты 24» нет деления на главы, нет сюжета, только воспоминания. По форме это не дневниковые записи, не мемуары, не сборник эссе или рассказов, не флэш-фикшн вроде «Другой материи» Аллы Горбуновой, не заметки в духе розановских «Опавших листьев». Книга «Ты 24» больше всего похожа на короткое стихотворение, которое растянулось на 90 страниц и лишилось как бы, ну — сорри за высокопарность, — ядра поэзии.
Кажется, что авторка текста и рассказчица — это один и тот же человек. Она пишет о своем опыте счастливой и несчастной любви к разным мужчинам (как минимум двум, может, к трем; один из них — главная любовь авторки). Воспоминания из разных времен и о разных людях перемешиваются, поэтому понять, какому из мужчин и каким событиям из жизни Кончаловской посвящены конкретные фрагменты, не так уж просто. Легкость переключений между временными пластами и воспоминаниями о разных возлюбленных кажется весьма удачной: она подчеркивает хаотичность переживаний героини и ее оторванность от реального мира. А еще показывает, что в тексте нет стержня, его скрепляющего.
И тут на помощь Кончаловской приходят слова.
нахер это всё
я устала
твой велосипед
доказательство
время замерло
вечность
вот и всё
цвет: синий
камушек с твоим именем
он — всё самое лучшее, что есть во мне
это тупо
вечность
головой над
хочется выть
скоро пойдет снег
и ты как сон
и конечно, ты 24
Похоже на не очень хорошее стихотворение, но нет: это конструкции-рефрены, повторяющиеся на протяжении всего текста и помогающие структурировать его и добавить художественности. Их можно воспринимать как указания на тех, о ком говорит героиня (например, «цвет: синий» и упоминание велосипеда относятся только к одному персонажу), или как своего рода заклинания. Постоянные повторы вроде бы должны создавать внутренние рифмы и образные переклички, но этого не происходит. Они становятся скорее кодовым обозначением чувств Кончаловской, они утомляют, да-да, я понял, что имеется в виду.
Подобно тому, как художественные образы редуцируются до повторяющихся заклинаний, от безымянных персонажей текста остаются только короткие слова: я, он, она, твой, ты. Они сводят к минимуму конкретность и выводят на первый план чувства и воспоминания авторки, на фоне которых растворяются также пространство и время. Хотя у нас и есть какие-то зацепки — лето, май, городок у моря, Петербург, — в тексте мы ощущаем пространство и время неточно, как во сне. Кончаловская подчеркивает собственное растворение в них, прикидывая, в какой именно момент ее жизни нужно было остановить время, или думая о том, что они с ее главной любовью находятся на противоположных краях земли, но всё равно как-то неуловимо вместе. Однако такие размышления слишком прямые и часто повторяются.
Это хоть как-то удерживает расползающийся в разные стороны текст в более-менее оформленной структуре. Это не плохо: текст, особенно если он отражает эмоциональный опыт, вполне может расползаться в разные стороны; к тому же, по Элен Сиксу, децентрация текста и деконструкция формы — черты фем-письма. Проблема Кончаловской в том, что текст расползается в сторону ПОЭЗИИ (мне очень грустно писать об этом, но, кажется, авторка действительно думает о поэзии как о ПОЭЗИИ), риторических вопросов и патетических фраз типа «Может ли любовь быть такой утомительной, жалкой, стыдной, измученной, какой угодно, только не возвышающей?», «Самый долгожданный поцелуй — тот, которого могло так и не случиться» или «В пять утра всё — чистая правда».
Кончаловская не раз пишет о любви как о поэзии и подчеркивает, что самое важное в поэзии скрывается между строк. Типа поэзия — это не слова, а что-то более тонкое и неосязаемое, но вся поэзия в «Ты 24» реализуется только на уровне слов. Это + патетичные фразы + откровенность = читательский эмоциональный отклик.
Поцеловаться в первые пять минут встречи — это я.
Прокататься всю ночь на велосипедах — это я.
Договаривать фразы друг за друга и видеть одни сны на двоих — это я (и тот/та, кого я люблю).
Читатели чувствуют: и эти поразительные события происходят со мной, и эти удивительные эмоции я могу переживать. В пересказе они кажутся довольно обычными, в тексте же Кончаловской — оказываются экстраординарными. Универсально, но уникально. При этом авторка стремится нормализовать откровенное и наивное выражение своих чувств.
Предельная сконцентрированность на чувствах — действительно большой плюс текста. «Ты 24» освобождает женский опыт от навязанных ему рамок, но сам же заключает себя в другие — восторженно-грустно-поэтические. Да, это круто, что можно восторженно-радостно и восторженно-грустно говорить о любви и о поцелуях в уголок в губы в тебя в арочки пупок ключицу живот косточку, что можно сравнивать красивого мужчину с принцессой, нежно описывать мужской белый живот и мокрые от пота простыни, не бояться вставлять в прозу свои стихи — это реально круто; но совсем не круто, что проявление женской субъектности сочетается с проявлениями стереотипной художественности.
Это не дает назвать текст по-настоящему откровенным. В автофикшне эффект откровенности достигается за счет того, что несколько реальностей — автора и персонажа, события и письма о событии — накладываются друг на друга и взаимодействуют между собой. В «Ты 24» этого взаимодействия нет; Лена Кончаловская, пишущая текст, и Лена Кончаловская в тексте — это одни и те же слова, существующие в одной реальности, между ними нет пространства.
К сожалению, люди как-то по-серьезному думают о том, что такое поэзия. В конце книги Лена Кончаловская пишет: «Но я ничего не знаю о любви, я только чувствую, что между нами больше, чем текст. Больше, чем секс. Больше, чем сон, и явно больше, чем смерть. Поэзия». Когда о поэзии рассуждают в таком ключе — больше ли она, чем слова, меньше ли, — она остается просто словами. И в случае Кончаловской становится равна двум буквам и двум цифрам.
Литературный редактор: Ева Реген
«Фальтер» публикует тексты о важном, литературе и свободе. Подписывайтесь на наш телеграм-канал, чтобы не пропустить.
Хотите поддержать редакцию? Прямо сейчас вы можете поучаствовать в сборе средств. Спасибо 🖤
Женское письмо — это самый маргинальный мейнстрим современной русскоязычной литературы. Многим кажется, что его слишком много, особенно автофикшна: везде автофикшн, и литература погибнет от его рук (почитать о том, как этого боятся заслуженные и уважаемые мужчины российской литературы — например, Борис Куприянов или Павел Басинский — можно в их статьях). Женское письмо действительно популярно, а его представительницы — Оксана Васякина, Алла Горбунова, Евгения Некрасова и другие — занимают одни из лидирующих позиций в литературном процессе. Но русскоязычных писательниц по-прежнему чудовищно мало в сравнении с писателями, а автофикшна — в сравнении с традиционной романной литературой.
No Kidding Press — главное российское издательство, которое специализируется на фем-книгах, — чаще всего выпускает переводные автофикшн-тексты. Это небольшие романы, основанные на личном опыте, с явно доминирующим документальным и эго-документальным (или псевдокументальным и псевдо-эго-документальным) началом. Тем не менее в них есть элементы вымысла и конвенциональные художественные приемы. В конце прошлого года в портфеле No Kidding Press появилась первая книга российской авторки — «Девочки и институции» поэтки и активистки Даши Серенко, а этой весной в издательстве вышла «Ты 24» — дебютная книга Лены Кончаловской, журналистки и блогерки, которая уже несколько лет постит автофикциональные тексты о повседневной жизни.
Такой издательский выбор — это попытка показать, что и в русскоязычной литературе, сфере, где женскому опыту традиционно уделяется место на полках с бульварными романами, возможна репрезентация женской субъектности. При этом «Ты 24» воспринимается как довольно парадоксальное сочетание по ряду причин.
Во-первых, это поп-литература (не очень терминологично, но, кажется, наиболее точно). Лена Кончаловская — непрофессиональная литераторка, но аудитория у нее, очевидно, больше, чем у многих типа профессиональных писателей и писательниц, и комментариев в ее соцсетях в духе «Когда ты уже напишешь книгу» — огромное количество.
Во-вторых, авторка использует неконвенциональный (хотя и признанный в этом году Нобелевским комитетом) способ письма — автофикшн, жанр, который противостоит принципам традиционной фикциональной литературы.
В-третьих, в книге есть социально-идеологический посыл — фем-оптика, помогающая выстроить женский способ говорить о своих чувствах.
Тем не менее, «Ты 24» — это в большей степени поп-литература, а не новаторские методы фем-письма. Автофикшн и фем-оптика здесь скорее что-то вроде тегов, по которым мы привыкли опознавать тексты No Kidding Press, в «Ты 24» они присутствуют формально — как демоверсия неконвенциональных методов для широкой аудитории. Такой поп-автофикшн.
В «Ты 24» нет деления на главы, нет сюжета, только воспоминания. По форме это не дневниковые записи, не мемуары, не сборник эссе или рассказов, не флэш-фикшн вроде «Другой материи» Аллы Горбуновой, не заметки в духе розановских «Опавших листьев». Книга «Ты 24» больше всего похожа на короткое стихотворение, которое растянулось на 90 страниц и лишилось как бы, ну — сорри за высокопарность, — ядра поэзии.
Кажется, что авторка текста и рассказчица — это один и тот же человек. Она пишет о своем опыте счастливой и несчастной любви к разным мужчинам (как минимум двум, может, к трем; один из них — главная любовь авторки). Воспоминания из разных времен и о разных людях перемешиваются, поэтому понять, какому из мужчин и каким событиям из жизни Кончаловской посвящены конкретные фрагменты, не так уж просто. Легкость переключений между временными пластами и воспоминаниями о разных возлюбленных кажется весьма удачной: она подчеркивает хаотичность переживаний героини и ее оторванность от реального мира. А еще показывает, что в тексте нет стержня, его скрепляющего.
И тут на помощь Кончаловской приходят слова.
нахер это всё
я устала
твой велосипед
доказательство
время замерло
вечность
вот и всё
цвет: синий
камушек с твоим именем
он — всё самое лучшее, что есть во мне
это тупо
вечность
головой над
хочется выть
скоро пойдет снег
и ты как сон
и конечно, ты 24
Похоже на не очень хорошее стихотворение, но нет: это конструкции-рефрены, повторяющиеся на протяжении всего текста и помогающие структурировать его и добавить художественности. Их можно воспринимать как указания на тех, о ком говорит героиня (например, «цвет: синий» и упоминание велосипеда относятся только к одному персонажу), или как своего рода заклинания. Постоянные повторы вроде бы должны создавать внутренние рифмы и образные переклички, но этого не происходит. Они становятся скорее кодовым обозначением чувств Кончаловской, они утомляют, да-да, я понял, что имеется в виду.
Подобно тому, как художественные образы редуцируются до повторяющихся заклинаний, от безымянных персонажей текста остаются только короткие слова: я, он, она, твой, ты. Они сводят к минимуму конкретность и выводят на первый план чувства и воспоминания авторки, на фоне которых растворяются также пространство и время. Хотя у нас и есть какие-то зацепки — лето, май, городок у моря, Петербург, — в тексте мы ощущаем пространство и время неточно, как во сне. Кончаловская подчеркивает собственное растворение в них, прикидывая, в какой именно момент ее жизни нужно было остановить время, или думая о том, что они с ее главной любовью находятся на противоположных краях земли, но всё равно как-то неуловимо вместе. Однако такие размышления слишком прямые и часто повторяются.
Это хоть как-то удерживает расползающийся в разные стороны текст в более-менее оформленной структуре. Это не плохо: текст, особенно если он отражает эмоциональный опыт, вполне может расползаться в разные стороны; к тому же, по Элен Сиксу, децентрация текста и деконструкция формы — черты фем-письма. Проблема Кончаловской в том, что текст расползается в сторону ПОЭЗИИ (мне очень грустно писать об этом, но, кажется, авторка действительно думает о поэзии как о ПОЭЗИИ), риторических вопросов и патетических фраз типа «Может ли любовь быть такой утомительной, жалкой, стыдной, измученной, какой угодно, только не возвышающей?», «Самый долгожданный поцелуй — тот, которого могло так и не случиться» или «В пять утра всё — чистая правда».
Кончаловская не раз пишет о любви как о поэзии и подчеркивает, что самое важное в поэзии скрывается между строк. Типа поэзия — это не слова, а что-то более тонкое и неосязаемое, но вся поэзия в «Ты 24» реализуется только на уровне слов. Это + патетичные фразы + откровенность = читательский эмоциональный отклик.
Поцеловаться в первые пять минут встречи — это я.
Прокататься всю ночь на велосипедах — это я.
Договаривать фразы друг за друга и видеть одни сны на двоих — это я (и тот/та, кого я люблю).
Читатели чувствуют: и эти поразительные события происходят со мной, и эти удивительные эмоции я могу переживать. В пересказе они кажутся довольно обычными, в тексте же Кончаловской — оказываются экстраординарными. Универсально, но уникально. При этом авторка стремится нормализовать откровенное и наивное выражение своих чувств.
Предельная сконцентрированность на чувствах — действительно большой плюс текста. «Ты 24» освобождает женский опыт от навязанных ему рамок, но сам же заключает себя в другие — восторженно-грустно-поэтические. Да, это круто, что можно восторженно-радостно и восторженно-грустно говорить о любви и о поцелуях в уголок в губы в тебя в арочки пупок ключицу живот косточку, что можно сравнивать красивого мужчину с принцессой, нежно описывать мужской белый живот и мокрые от пота простыни, не бояться вставлять в прозу свои стихи — это реально круто; но совсем не круто, что проявление женской субъектности сочетается с проявлениями стереотипной художественности.
Это не дает назвать текст по-настоящему откровенным. В автофикшне эффект откровенности достигается за счет того, что несколько реальностей — автора и персонажа, события и письма о событии — накладываются друг на друга и взаимодействуют между собой. В «Ты 24» этого взаимодействия нет; Лена Кончаловская, пишущая текст, и Лена Кончаловская в тексте — это одни и те же слова, существующие в одной реальности, между ними нет пространства.
К сожалению, люди как-то по-серьезному думают о том, что такое поэзия. В конце книги Лена Кончаловская пишет: «Но я ничего не знаю о любви, я только чувствую, что между нами больше, чем текст. Больше, чем секс. Больше, чем сон, и явно больше, чем смерть. Поэзия». Когда о поэзии рассуждают в таком ключе — больше ли она, чем слова, меньше ли, — она остается просто словами. И в случае Кончаловской становится равна двум буквам и двум цифрам.
Литературный редактор: Ева Реген
«Фальтер» публикует тексты о важном, литературе и свободе. Подписывайтесь на наш телеграм-канал, чтобы не пропустить.
Хотите поддержать редакцию? Прямо сейчас вы можете поучаствовать в сборе средств. Спасибо 🖤