Могут ли мертвые говорить

Сьюзен Таубес — писательница, философ, исследовательница Симоны Вейль. На момент издания «Развода» она уже опубликовала книгу по философии и получила докторскую степень в Гарварде, была вполне уважаема среди писателей из окружения Сьюзен Сонтаг. Очевидно, что бэкграунд Таубес сподвиг ее написать нетипичный роман про любовь: она смело экспериментировала с формой и получился действительно сложный текст, который вызвал непонимание критиков.

Самой яркой и разгромной стала рецензия Хью Кеннера в The New York Times: издание буквально поставило крест на книге. «Модернизм кинематографических диалогов», «скачки повествования» — все это критик охарактеризовал как неудачное женское письмо. Спустя четыре дня после выхода статьи Таубес покончила с собой, хотя автор предисловия к английскому переизданию романа Дэвид Рифф замечает: дневники Таубес свидетельствуют о том, что мысли о самоубийстве настигали ее и раньше.

В нулевые архив Таубес — «Развод», рассказы и личные письма — оказался в исследовательском центре в Берлине, где на тексты писательницы обратили внимание и включили в повестку ведущих американских СМИ типа The New York Times и New Yorker, и в этот раз рецензии были положительными.

Итак, роман сложен, но сложен не стилистически, «Развод» читается легко. Смутить может в первую очередь структура: текст состоит из совершенно разных жанров. Это и околофилософские размышления о любви и расставаниях, и историческая трагедия о войне и преследовании евреев, и семейная сага о травмах, перетекающих из поколения в поколение, и, наконец, «анекдоты», в которых отец героини — фрейдист — пытается прочесть действительность с точки зрения психоанализа. А держится это все на мистической условности: главная героиня размышляет и живет, хотя погибла. Так роман словно одной ногой ступил в область магического реализма.

И тем не менее, этот текст главным образом исповедален, содержит массу перекличек с жизнью Таубес. А в основе книги лежит тема развода, распада и самоидентификации в нелюбви. Кем является женщина без мужчины и имеет ли она вообще право являться хоть кем-то?

Софи живет с мужем Эзрой и двумя детьми, но несчастлива. Они с мужем слишком разные: Эзре хочется скандалов, Софи их избегает. Эзра привык, что в семье кричат, Софи не может кричать. Эзра любит порядок, Софи не видит смысла одергивать детей, когда те рисуют на стенах. Софи не ненавидит мужа, но он ей претит. Софи изменяет ему, но тоже вяло, будто не видит в измене смысла.

«Два человека, мужчина и женщина, живут вместе, и это объективно правильно; раз навсегда принять, что дела обстоят именно так, и не тратить время на то, чтобы глазеть по сторонам или бесконечно анализировать свои чувства, — вот достоинство брака».

Жизнь просто несет ее по течению. Искренне счастлива Софи была лишь, «когда растила в себе дитя», а теперь совсем растеряна. Не в силах более терпеть такую жизнь, героиня сбегает от мужа в Париж на деньги отца и пытается развестись.

На новом этапе жизни желанной свободы не наступает. Муж не дает развод и пытается убедить ее в том, что у их пары еще есть возможность соблюсти общественные приличия. Но Софи умирает, так и не успев официально признать несостоятельность их брака. Однако и после смерти соблюдение приличий героине не свойственно: Софи знает, что умерла, но продолжает требовать от мужа развода, приходит на собственные похороны, встречается с любовниками.

Как в книге объясняется тот факт, что Софи одновременно жива и мертва? Никак. Смерть становится метафорой, условностью, в реальности почти ничего не поменялось — кроме внутреннего состояния героини. Можно даже сказать, что Софи обретает субъектность через смерть.

Во время похорон Софи трансформируется ее голос, а вместе с ним — стилистика текста. Если до этого героиня казалась нежной и ранимой, то на похоронах она впадает в святую ярость. Текст становится резким и грубым. Обидно, что и мертвой женщина умудряется кому-то принадлежать: «дивное ощущение — служить им символическим предметом». Для мужа мертвая Софи даже удобнее, чем живая: развод не состоялся, приличия соблюдены, «скорбящий муж радостно принимает соболезнования». Отец силится все оплатить, будто откупаясь от горя. Умершая Софи ругается и кричит, но ее никто не слышит. Все напрасно даже после смерти. И когда время становится условностью, сюжет перестает быть линейным и отправляется в путешествие по разным эпохам и странам.

Воспоминания отца, любовные похождения матери, призраки Холокоста, нападки на евреев — это уже не голос Софи, это, на первый взгляд, какой-то всезнающий наблюдатель. Мы больше узнаем о семье Софи, кто она сама, как росла. Однако ирония в том, что рассказчик все же не всезнающий: мы так и не поймем, почему из Софи получился такой растерянный человек.

Отец-фрейдист силится объяснить дочь, разложить ее личность на внятные составляющие, но мимо. Зато Софи чувствует родство с одной из пациенток отца, которая приходит на прием и рассказывает, что каждый ее день похож на другой. Она умывается, одевается, спрашивает у окружающих «как дела?», приходит на работу, здоровается «и так далее и тому подобное…».

«Но что она имела в виду под «и тому подобное»? «А!» — воскликнул отец. В том-то и закавыка. Секрет, который ему, похоже, не раскрыть. Слишком уж это сложно… <…> …Ту женщину не вылечить, он отправил ее домой».

О похожей «болезни» пишет Бетти Фридан в книге-исследовании «Загадка женского», посвященной женщинам, потерявшим смысл. Фридан говорит о домохозяйках и матерях, съеденных загадочной тоской. От нее ждали продолжения бестселлера, и конечно, нельзя сказать, что он воплотился в романе Таубес, но сама проблема получила здесь некоторое развитие. В «Разводе» у женщин есть возможность работать, путешествовать и условное пространство для свободы, но мизогиния по-прежнему парализует — причем как женщин, так и мужчин.

На «посмертном» для героини суде, посвященном разводу, нет положительных и отрицательных персонажей. Только несчастные и комические. Но самое страшное — распадение не браков, а человеческих связей в целом. От размышлений о разводе мы перейдем к семейным и поколенческим травмам, к влиянию исторических трагедий на жизнь Софи и ее семьи. Однако цельного ответа на вопрос о том, как распадаются эти связи, не будет.

Саму книгу можно прочесть как мистическую историю, посмертные воспоминания. Или как символический текст о мире, где женщине нет места. Или даже как манифест о метафорической смерти, где женщина, нарушившая порядок вещей, как бы умирает для остального мира. В каждой интерпретации останутся белые пятна, потому что «Развод» действительно склеен из разных кусков, трудно поддающихся рациональной трактовке. Но в этом есть некоторая реалистичность — черт его знает, что происходит вокруг. И очень хочется верить: мы всегда можем исправить хоть что-то. В этом есть нечто обнадеживающее.

«Фальтер» публикует тексты о важном. Подписывайтесь на телеграм-канал, чтобы не пропустить.

Хотите поддержать редакцию? Вы можете поучаствовать в сборе средств. Спасибо 🖤