В Петербурге у каждого района своя роль. В Севкабель едут за модными выставками, на Рубинштейна и Некрасова — за шумными тусовками, на Уделку — за винтажными сокровищами, в центр — на свидания и в музеи, а на Канонерский остров — умирать.
Главный герой рассказа Яны Титоренко «Канонерский-2» мечтает о море и о лучшей жизни, но реальность пока далека от мечты: он видит на улицах мертвецов и проводит время на заброшке.
Яна — журналист, писатель, участник домбайской резиденции АСПИР. Ведет телеграм-канал «Конец былины» с заметками об истории, литературе и кино.
Главный герой рассказа Яны Титоренко «Канонерский-2» мечтает о море и о лучшей жизни, но реальность пока далека от мечты: он видит на улицах мертвецов и проводит время на заброшке.
Яна — журналист, писатель, участник домбайской резиденции АСПИР. Ведет телеграм-канал «Конец былины» с заметками об истории, литературе и кино.
— Однажды я ездила на Канонерский остров, а потом в литературном клубе в школе обсуждала с учениками «Балладу о маленьком буксире» Бродского. Из стихотворения и Канонерки родился этот текст. Вообще, хотелось написать по рассказу на каждый питерский остров, но пока есть только об этом.
18+
Канонерский-2
На Канонерский остров приходили умирать. Ванька знал об этом и сам видел смерть. А еще видел, как приходят, осматриваются, прислушиваются жители других островов — и остаются.
Ванька с детства понимал, что их остров — особенный. Понимал по докам завода, по черным насыпям в огромных контейнерах у залива. Мама рассказывала, что давным-давно злой великан схлестнулся в этих местах с добрым, и великая битва света и тьмы закончилась, как и всегда: добрый великан поразил злого. Из сердца проигравшего тогда высыпался черный песок, из песка сложился их остров, и над островом протянули заграждение, запечатали тьму.
Людям запрещали здесь жить. В каком-то смысле все на Канонерке справлялись с этой задачей.
Первого покойника Ванька увидел на асфальтированной парковке в прошлом году. Стушевался, не знал, что делать. Родителям ничего не сказал, а на следующий день покойник исчез, Ванька запомнил только синеватую холодность его лица и боялся, что еще встретит однажды. Но тот больше не появился. Зато показались следующие. Второго Ванька увидел у мусорных баков, третьего — в лесопарке на южной оконечности острова. К четвертому Ванька научился в нужный момент отводить глаза.
Из разбитых окон опустевших домов за улицами и детскими площадками наблюдала темнота. С ней Ванька и рад был бы познакомиться, но не доводилось.
Одноклассники иногда забирались в заброшки, что-то делали там, Ванька обычно не ходил, боялся.
— Что, трусишь? — подначивали мальчишки из класса.
— Не трушу, — Ванька трусил, но кто в таком признается? Ему было тринадцать, а это возраст робких, не познакомившихся еще с бесстрашием.
В пятницу Ванька все же пошел с остальными. Дороги от испуга не запомнил, хотя старался фиксировать, но Даня, заводила из параллельного класса, будто специально их путал — свернуть направо, потом налево, вновь направо, вдоль бетонных блоков забора, теперь обратно.
Подъездная дверь открылась легко, встретила холодом. Ванька выдохнул и шагнул вперед, упрямо выпятив подбородок.
Сумрачный и далекий потолок, подернутый тиной и плесенью, пугал, но Ванька старался туда не смотреть. Дорогу им преграждал брошенный поперек лестницы холодильник. Им закрывали дыры в бетоне.
— На второй этаж, надо перелезть, — Даня пошел вперед, оттолкнулся и мигом оказался на той стороне. Потом обернулся, словно бы оценивал своих.
Ваня снял рюкзак: боялся, что запачкает или проткнет ненароком, мама тогда убьет.
— А мы точно не... — он осекся, столкнувшись с Даниным взглядом.
«Это просто компьютерная игра, — убеждал себя Ваня. — Не по-настоящему».
— Трусишь? — Даня прищурился.
Ваня упрямо полез по его следам на пыли. Подъем дался неожиданно легко.
На втором этаже жил Леший. Никто толком не знал, откуда он взялся или сколько ему лет, он словно бы всегда был — духом места, охранником пустоты. Про Лешего в школе говорили, что если встретить его в лесу, то там и сгинешь. Еще говорили, что он забирает детей себе в прислужники. Но Даня сказал, что верить этому не стоит.
Лешему приносили еду и тогда он разрешал у себя «тусоваться». На доширак скидывались вместе, Ванька стащил у матери из пальто пару сторублевых купюр утром. Они весь день грели карман стыдом и надеждой, что не хватятся. Ванька прежде не воровал.
В квартире у Лешего пахло кислятиной и разрухой. Несколько диванов, видимо, из соседних этажей, стояли вдоль стен. Сваленные в центре книги заменяли хозяину стол.
Леший лежал в углу, на матрасе. На гостей он взглянул без интереса. Глаза у него оказались мутные, серые, как лед на заливе в середине зимы. Седые волосы он собирал в косички и подвязывал цветными резинками.
Над головами грохотала эстакада. Здесь ее звук был особенно громким: он въедался в кожу, щипался в глазах. По комнатам канючил ветер.
— Будешь? — Даня сел на грязный пол вот так, как был, содрал зубами крышку с бутылки. Ваня отшатнулся сначала, но под чужими взглядами оробел. Даня привел, конечно, и других прихвостней, бэшек, из «Б» класса: двух рослых близнецов и очкарика.
— Почему нет? — Ванька потянулся, взял стекляшку в руки. Он еще не пил, хотя все одноклассники уже пробовали. Это просто компьютерная игра, локация — Кронштадтский архипелаг, они изучали на географии, куча островов, можно выбрать любой и заселить, проходить там миссии, вот эта — Ванькина. Он отхлебнул. Напиток оказался противным, горьким. Ваня важно кивнул и передал дальше.
— Ты садись, — Данька хлопнул рядом. Ваня заметил сдохшую птицу поблизости, но сел. Замутило.
Леший повернулся на бок, подложил руку под голову.
— Это еще кто?
— Ванька Иванов из «А» класса, — Даня взял камень рядом, подкинул в воздух, — он нормальный.
— Какой же он нормальный? — хозяин заброшки прищурился. Ване под его взглядом стало тошно и неуютно. — У тебя совсем глазомер сбился, зыбочник?
Даня ничего не сказал, только носком кроссовка подтолкнул пакет из «Пятерочки» в сторону Лешего. Тот лениво поднялся с кушетки.
Вдалеке испуганно хлопнула дверь.
— Простите, что пришли, — пискнул Ваня.
Даня протянул ему еще бутылку. Ванька покорно глотнул, а следом и все остальные. Ваня слышал, что от алкоголя и всего прочего мир кружится и становится легче. Отец говорил: «На Канонерке только бухают, что еще делать».
— А ты когда-нибудь бывал там, малой? — Леший сел на корточки перед пакетом, но смотреть внутрь не стал. Ванька понял, о чем он. — В Большом городе?
Так называли стоящий рядом город, который Канонерка обслуживала. Туда неслись по эстакаде машины.
Ваня мотнул головой.
— Только фотографии видел.
— Молодежь, — Леший открыл свою бутылку легко, отщелкнув крышку. — Надо бы вам, конечно, там побывать.
Ваня подумал, что рассказы про Лешего вовсе не были выдумками. Их тут непременно убьют, съедят заживо, а родителям отправят кости.
Леший сделал глоток. Янтарная жидкость пролилась на его бороду, на клочки линолеума под ногами. Звуки стали глуше, незаметнее. Ветер затих.
Хозяин заброшки вытащил из пакета свечу, хотя Ваня не помнил, чтобы они ее покупали. Пламя взвилось, стряхнув с себя черный дым. Леший начал рассказывать — о больших улицах, широкой холодной реке, колодцах. О болоте, об идее построить город, костях, островах и лодках. О военных смотрах, плацах и походах. О том, как в центре площади возвели гранитный обелиск в честь великой победы, и сын императора припрятал в кармане небольшой осколок для своего учителя. О том, как выстрелили в колдуна, но он не умер.
Ваня жадно слушал. Мир покачивался из стороны в сторону, словно палуба корабля. Чужие слова ясно складывались в истории, и истории умещались на ладони: на тонких линиях судьбы вырастал город с улицами и колоннами, шли солдаты, время и дождь.
Голос Лешего становился все более баюкающим, пока совсем не погас.
Ваня решил, что когда вернется домой, обязательно попросит маму, чтобы они съездили в Большой город. Лика, их одноклассница, там бывала однажды. У них на Канонерке из развлечений кино, да и всё, а в городе, по словам Лики, много всякого.
— Малой, ты куда? — Леший его окликнул, когда Ваня встал и пошел к окну. — Ты давай аккуратнее, тут трещины везде, не хватало расшибиться, менты придут.
Ваня смотрел на море. Отсюда, как и из окон его комнаты, море видно было хорошо-хорошо. В цветных разводах у берега, оно становилось дальше все синее, как будто набирало силу.
— Мне домой пора.
— Э, ты че? — Даня поднялся вслед за ним. — Я тебя сюда привел по большому блату, если че.
— Пусть уходит, — Леший махнул рукой, — не води сюда больше никого.
Голос у него оставался до странного медленным. Пахло хвойными ветками и болотом.
Ваня шел вниз, с трудом переставляя ноги.
Перелезая обратно через рухнувший холодильник, он разорвал рюкзак. Вышел на улице, где прежде не бывал, недолго слонялся. Домой пришел в слезах. С противным запахом изо рта. Мама почувствовала, но ругать не стала. Забрала рюкзак и села с нитками в кресло.
У себя Ваня лег в кровать, не раздеваясь, поджал ноги. Окно плыло, море штормило. Ваня подошел к столу, сложил из бумаги кораблик, пустил его по волнам и долго смотрел, как тот гордо борется с водой и бросает якорь у Большого города, где Ваня так хотел бы жить.
— Ты чего, матрос? — папа присел рядом с ним, тронул лоб губами. От него привычно пахло аммиаком с завода. — Заболел, что ли? Лоб горячий.
Ванька не мог оторваться от своего корабля. Тот трубил большим круизным судам, но никто из них не отвечал.
— А мы можем поехать в Большой город? — Ваня засопел, сглотнул. Вода, наконец, намочила его кораблик, и тот пошел ко дну, так и не увидев пристань, не высадившись на берег.
Глаза у папы стали смеющимися, ясными.
— Ну конечно, — он улыбнулся и поправил край одеяла, чтобы закрывало сыну плечо. — Что за вопрос? Мы можем съездить в любой день, когда захочешь. А пока давай-ка ложись.
— Может, завтра? — всхлипнул Ваня. Он найдет свой кораблик, вытащит из воды. И, может быть, уговорит отца как-то проехаться по этой автомобильной трассе в воздухе, выглянет оттуда в окошко и увидит внизу их дом, в кресле маму, Даньку, очкарика, близнецов и Лешего, учительницу Марью Петровну, Лику и передаст всем привет.
— Завтра не получится, — отец потер нос, — но можно послезавтра.
Ванька уснул. Во сне он встретил синего покойника: тот сидел на матрасе в заброшке и не отбрасывал тени, смотрел насмешливо льдистыми балтийскими глазами и словно бы звал к себе.
В комнате у родителей до полуночи работал телевизор.
Ваня проснулся, когда все уже спали, и долго слушал тишину. Ночью по эстакаде почти никто не ездил.
Ванька с детства понимал, что их остров — особенный. Понимал по докам завода, по черным насыпям в огромных контейнерах у залива. Мама рассказывала, что давным-давно злой великан схлестнулся в этих местах с добрым, и великая битва света и тьмы закончилась, как и всегда: добрый великан поразил злого. Из сердца проигравшего тогда высыпался черный песок, из песка сложился их остров, и над островом протянули заграждение, запечатали тьму.
Людям запрещали здесь жить. В каком-то смысле все на Канонерке справлялись с этой задачей.
Первого покойника Ванька увидел на асфальтированной парковке в прошлом году. Стушевался, не знал, что делать. Родителям ничего не сказал, а на следующий день покойник исчез, Ванька запомнил только синеватую холодность его лица и боялся, что еще встретит однажды. Но тот больше не появился. Зато показались следующие. Второго Ванька увидел у мусорных баков, третьего — в лесопарке на южной оконечности острова. К четвертому Ванька научился в нужный момент отводить глаза.
Из разбитых окон опустевших домов за улицами и детскими площадками наблюдала темнота. С ней Ванька и рад был бы познакомиться, но не доводилось.
Одноклассники иногда забирались в заброшки, что-то делали там, Ванька обычно не ходил, боялся.
— Что, трусишь? — подначивали мальчишки из класса.
— Не трушу, — Ванька трусил, но кто в таком признается? Ему было тринадцать, а это возраст робких, не познакомившихся еще с бесстрашием.
В пятницу Ванька все же пошел с остальными. Дороги от испуга не запомнил, хотя старался фиксировать, но Даня, заводила из параллельного класса, будто специально их путал — свернуть направо, потом налево, вновь направо, вдоль бетонных блоков забора, теперь обратно.
Подъездная дверь открылась легко, встретила холодом. Ванька выдохнул и шагнул вперед, упрямо выпятив подбородок.
Сумрачный и далекий потолок, подернутый тиной и плесенью, пугал, но Ванька старался туда не смотреть. Дорогу им преграждал брошенный поперек лестницы холодильник. Им закрывали дыры в бетоне.
— На второй этаж, надо перелезть, — Даня пошел вперед, оттолкнулся и мигом оказался на той стороне. Потом обернулся, словно бы оценивал своих.
Ваня снял рюкзак: боялся, что запачкает или проткнет ненароком, мама тогда убьет.
— А мы точно не... — он осекся, столкнувшись с Даниным взглядом.
«Это просто компьютерная игра, — убеждал себя Ваня. — Не по-настоящему».
— Трусишь? — Даня прищурился.
Ваня упрямо полез по его следам на пыли. Подъем дался неожиданно легко.
На втором этаже жил Леший. Никто толком не знал, откуда он взялся или сколько ему лет, он словно бы всегда был — духом места, охранником пустоты. Про Лешего в школе говорили, что если встретить его в лесу, то там и сгинешь. Еще говорили, что он забирает детей себе в прислужники. Но Даня сказал, что верить этому не стоит.
Лешему приносили еду и тогда он разрешал у себя «тусоваться». На доширак скидывались вместе, Ванька стащил у матери из пальто пару сторублевых купюр утром. Они весь день грели карман стыдом и надеждой, что не хватятся. Ванька прежде не воровал.
В квартире у Лешего пахло кислятиной и разрухой. Несколько диванов, видимо, из соседних этажей, стояли вдоль стен. Сваленные в центре книги заменяли хозяину стол.
Леший лежал в углу, на матрасе. На гостей он взглянул без интереса. Глаза у него оказались мутные, серые, как лед на заливе в середине зимы. Седые волосы он собирал в косички и подвязывал цветными резинками.
Над головами грохотала эстакада. Здесь ее звук был особенно громким: он въедался в кожу, щипался в глазах. По комнатам канючил ветер.
— Будешь? — Даня сел на грязный пол вот так, как был, содрал зубами крышку с бутылки. Ваня отшатнулся сначала, но под чужими взглядами оробел. Даня привел, конечно, и других прихвостней, бэшек, из «Б» класса: двух рослых близнецов и очкарика.
— Почему нет? — Ванька потянулся, взял стекляшку в руки. Он еще не пил, хотя все одноклассники уже пробовали. Это просто компьютерная игра, локация — Кронштадтский архипелаг, они изучали на географии, куча островов, можно выбрать любой и заселить, проходить там миссии, вот эта — Ванькина. Он отхлебнул. Напиток оказался противным, горьким. Ваня важно кивнул и передал дальше.
— Ты садись, — Данька хлопнул рядом. Ваня заметил сдохшую птицу поблизости, но сел. Замутило.
Леший повернулся на бок, подложил руку под голову.
— Это еще кто?
— Ванька Иванов из «А» класса, — Даня взял камень рядом, подкинул в воздух, — он нормальный.
— Какой же он нормальный? — хозяин заброшки прищурился. Ване под его взглядом стало тошно и неуютно. — У тебя совсем глазомер сбился, зыбочник?
Даня ничего не сказал, только носком кроссовка подтолкнул пакет из «Пятерочки» в сторону Лешего. Тот лениво поднялся с кушетки.
Вдалеке испуганно хлопнула дверь.
— Простите, что пришли, — пискнул Ваня.
Даня протянул ему еще бутылку. Ванька покорно глотнул, а следом и все остальные. Ваня слышал, что от алкоголя и всего прочего мир кружится и становится легче. Отец говорил: «На Канонерке только бухают, что еще делать».
— А ты когда-нибудь бывал там, малой? — Леший сел на корточки перед пакетом, но смотреть внутрь не стал. Ванька понял, о чем он. — В Большом городе?
Так называли стоящий рядом город, который Канонерка обслуживала. Туда неслись по эстакаде машины.
Ваня мотнул головой.
— Только фотографии видел.
— Молодежь, — Леший открыл свою бутылку легко, отщелкнув крышку. — Надо бы вам, конечно, там побывать.
Ваня подумал, что рассказы про Лешего вовсе не были выдумками. Их тут непременно убьют, съедят заживо, а родителям отправят кости.
Леший сделал глоток. Янтарная жидкость пролилась на его бороду, на клочки линолеума под ногами. Звуки стали глуше, незаметнее. Ветер затих.
Хозяин заброшки вытащил из пакета свечу, хотя Ваня не помнил, чтобы они ее покупали. Пламя взвилось, стряхнув с себя черный дым. Леший начал рассказывать — о больших улицах, широкой холодной реке, колодцах. О болоте, об идее построить город, костях, островах и лодках. О военных смотрах, плацах и походах. О том, как в центре площади возвели гранитный обелиск в честь великой победы, и сын императора припрятал в кармане небольшой осколок для своего учителя. О том, как выстрелили в колдуна, но он не умер.
Ваня жадно слушал. Мир покачивался из стороны в сторону, словно палуба корабля. Чужие слова ясно складывались в истории, и истории умещались на ладони: на тонких линиях судьбы вырастал город с улицами и колоннами, шли солдаты, время и дождь.
Голос Лешего становился все более баюкающим, пока совсем не погас.
Ваня решил, что когда вернется домой, обязательно попросит маму, чтобы они съездили в Большой город. Лика, их одноклассница, там бывала однажды. У них на Канонерке из развлечений кино, да и всё, а в городе, по словам Лики, много всякого.
— Малой, ты куда? — Леший его окликнул, когда Ваня встал и пошел к окну. — Ты давай аккуратнее, тут трещины везде, не хватало расшибиться, менты придут.
Ваня смотрел на море. Отсюда, как и из окон его комнаты, море видно было хорошо-хорошо. В цветных разводах у берега, оно становилось дальше все синее, как будто набирало силу.
— Мне домой пора.
— Э, ты че? — Даня поднялся вслед за ним. — Я тебя сюда привел по большому блату, если че.
— Пусть уходит, — Леший махнул рукой, — не води сюда больше никого.
Голос у него оставался до странного медленным. Пахло хвойными ветками и болотом.
Ваня шел вниз, с трудом переставляя ноги.
Перелезая обратно через рухнувший холодильник, он разорвал рюкзак. Вышел на улице, где прежде не бывал, недолго слонялся. Домой пришел в слезах. С противным запахом изо рта. Мама почувствовала, но ругать не стала. Забрала рюкзак и села с нитками в кресло.
У себя Ваня лег в кровать, не раздеваясь, поджал ноги. Окно плыло, море штормило. Ваня подошел к столу, сложил из бумаги кораблик, пустил его по волнам и долго смотрел, как тот гордо борется с водой и бросает якорь у Большого города, где Ваня так хотел бы жить.
— Ты чего, матрос? — папа присел рядом с ним, тронул лоб губами. От него привычно пахло аммиаком с завода. — Заболел, что ли? Лоб горячий.
Ванька не мог оторваться от своего корабля. Тот трубил большим круизным судам, но никто из них не отвечал.
— А мы можем поехать в Большой город? — Ваня засопел, сглотнул. Вода, наконец, намочила его кораблик, и тот пошел ко дну, так и не увидев пристань, не высадившись на берег.
Глаза у папы стали смеющимися, ясными.
— Ну конечно, — он улыбнулся и поправил край одеяла, чтобы закрывало сыну плечо. — Что за вопрос? Мы можем съездить в любой день, когда захочешь. А пока давай-ка ложись.
— Может, завтра? — всхлипнул Ваня. Он найдет свой кораблик, вытащит из воды. И, может быть, уговорит отца как-то проехаться по этой автомобильной трассе в воздухе, выглянет оттуда в окошко и увидит внизу их дом, в кресле маму, Даньку, очкарика, близнецов и Лешего, учительницу Марью Петровну, Лику и передаст всем привет.
— Завтра не получится, — отец потер нос, — но можно послезавтра.
Ванька уснул. Во сне он встретил синего покойника: тот сидел на матрасе в заброшке и не отбрасывал тени, смотрел насмешливо льдистыми балтийскими глазами и словно бы звал к себе.
В комнате у родителей до полуночи работал телевизор.
Ваня проснулся, когда все уже спали, и долго слушал тишину. Ночью по эстакаде почти никто не ездил.
Литературный редактор: Анжела Орлова
Автор обложки: Николай Семенов
«Фальтер» публикует тексты о важном. Подписывайтесь на телеграм-канал, чтобы не пропустить.
Хотите поддержать редакцию? Прямо сейчас вы можете поучаствовать в сборе средств. Спасибо 🖤