Бывает, нас преследует прошлое. А бывает, что прошлое принимает обличье жуткого зверя. Читайте рассказ Марии Дорониной, который так и называется: «Зверь».
Мария — филолог и писатель. Окончила курсы Creative Writing School и Школы литературных практик. Публикуется на площадке «Литрес».
Этот рассказ — часть спецпроекта «Магия в прозе» от «Фальтера», школы текстов «Мне есть что сказать» и Школы литературных практик.
Мария — филолог и писатель. Окончила курсы Creative Writing School и Школы литературных практик. Публикуется на площадке «Литрес».
Этот рассказ — часть спецпроекта «Магия в прозе» от «Фальтера», школы текстов «Мне есть что сказать» и Школы литературных практик.
— Как быть, когда ты маленькая и беззащитная, а вокруг творятся странные и страшные вещи? Спрятаться? Превратиться в кого-то другого? Более опасного и сильного. Или научиться видеть мир как безумную, но интересную сказку? Может быть, все это вместе.
Зверь
Жить — очень просто. Главное — соблюдать правила. Почитать Славных предков. Не пересекать черту. Ставить защиту с заходом солнца. Но жить — и жить здесь — хорошо и весело.
Дома тоже бывало хорошо, но дома больше нет. И мамки с папкой нет. Хотя это как раз неплохо. Это очень даже хорошо для Нади, а значит, и для меня. «Над-д-дя». Как жук прожужжал. Некрасиво. Но она не разрешает себя по-другому называть. Говорит, что остальные имена «дисквалифицированы». Надя-Надюша-Наденька. «На-а-аденька-сладенькая, а ну иди сюда», — звала ее мамка, когда собиралась бить. Мамкой-то она была только мне, но и Надю заставляла себя так называть. Мол, мы семья, и старших надо уважать. Папка по-другому говорил, противно так — Надюша. «Надю-ю-юша, послу-ушай», и Надя вздрагивала. А барак у нас был самый веселый (так папка говорил), и заброшенный завод через рельсы был, за пустырем — целое царство, и сказки Надя читала (а не придумывала — придумывает она плохо).
Но здесь лучше. Никто не кричит и не обзывается. Нет ведь никого. Кроме нас и Славных предков. И Зверя. Но его не слышно. Зато тут в целой деревне только мы двое. И лес. И болото. На болоте весело. Наступаешь ногой — как в подушку. И деревца на болоте растут — короткие, скрюченные, будто у дома ведьмы. Я спрашивала Надю: ведьмы мы или нет. Она говорит — хорошо бы, только ведьмы тут и выживут. Но мы-то живем. И еще на болоте растет черника, от нее руки и язык становятся фиолетовые. «Вот теперь ты точно кикиморка», — смеется Надя. А на само болото мне ходить запрещается — это за чертой. Я и так знаю: черту пересекать нельзя — это второе главное правило. Чуть подойдешь поближе — так Надя встает из травы, покачивается и пальцем грозит. Не ходи! Надя сильнейшая ведьма, чем я. Старшая потому что. Вот ушла за черникой, а раз задержалась — оставила напоминание.
Но я и так все правильно делаю. И кашу варю аккуратно, чтобы не пригорала, и картоху поливаю, хотя: «Чахлые эти кустики не оправдают нашего пыхтения», — говорит Надя. И грибы каждое утро проверяю внутри черты. И защиту от Зверя ставлю. Со Зверем шутки плохи. Это ведь он барак и спалил. А потом за нами увязался, хотя убежали мы очень далеко. Три дня ехали на электричках. Следы запутывали. Это я плохо помню: все время почти спала. А Надя меня будила и спрашивала: а теперь куда, а теперь. Я этот дом и нашла. Видела его во сне. И деревню эту заброшенную, и дом Славных предков. Они Славные, потому что оставили нам припасы (и крупу, и консервы, и картоху дикую мы у них нашли), а еще очень старые были. Надя так сказала, я сама только портреты видела, где они еще молодые. Он в мундире с орденами, она в нарядном платье и улыбается. Каждое утро, как встанешь, надо первым делом подойти к портретам, поклониться и сказать: «Доброго вам дня, будьте и к нам добры».
Так что очень нам здесь хорошо. Хотя электричества нет и воду приходится носить из колодца, это все «жизненные мелочи». Главное, что Надю беспокоит: соли мешочек совсем небольшой. А без нее никак: соль надо сыпать перед порогом и на каждый подоконник. Иначе зверь пройдет. Тоненькой струйкой сыплешь и приговариваешь: «Заря-заряница, звезда полуночная, месяц ясный, вы меня услышьте, вы слова мои укрепите, усильте. Чтобы тихо ночь прошла, чтобы Зверю не дала просыпаться, буйствовать, вырываться. Как медведь в берлоге своей крепко спит, так пусть спит Зверь. Как смирен объезженный конь, так пусть и он будет смирен. Как слушается нить иглы, за ней по полотну идет, так пусть Зверь моим словам покорен будет. И вовек и до веку. Аминь».
Надя еще велит окна задернуть-занавесить. Я слушаюсь, но все-таки теперь, когда ее рядом нет, оставляю маленькую щелочку и жду. Как совсем стемнеет, вижу на стекле свое отражение, а потом как будто мои глаза вспыхивают красным, и лицо чернеет, и зубы скалятся. Страшно! Мурашки бегут, но так и тянет. Нырну в комнату, засмеюсь. Дожидался, значит. Дожидался! А соль-заговор пересилить не может. Так-то!
Дома тоже бывало хорошо, но дома больше нет. И мамки с папкой нет. Хотя это как раз неплохо. Это очень даже хорошо для Нади, а значит, и для меня. «Над-д-дя». Как жук прожужжал. Некрасиво. Но она не разрешает себя по-другому называть. Говорит, что остальные имена «дисквалифицированы». Надя-Надюша-Наденька. «На-а-аденька-сладенькая, а ну иди сюда», — звала ее мамка, когда собиралась бить. Мамкой-то она была только мне, но и Надю заставляла себя так называть. Мол, мы семья, и старших надо уважать. Папка по-другому говорил, противно так — Надюша. «Надю-ю-юша, послу-ушай», и Надя вздрагивала. А барак у нас был самый веселый (так папка говорил), и заброшенный завод через рельсы был, за пустырем — целое царство, и сказки Надя читала (а не придумывала — придумывает она плохо).
Но здесь лучше. Никто не кричит и не обзывается. Нет ведь никого. Кроме нас и Славных предков. И Зверя. Но его не слышно. Зато тут в целой деревне только мы двое. И лес. И болото. На болоте весело. Наступаешь ногой — как в подушку. И деревца на болоте растут — короткие, скрюченные, будто у дома ведьмы. Я спрашивала Надю: ведьмы мы или нет. Она говорит — хорошо бы, только ведьмы тут и выживут. Но мы-то живем. И еще на болоте растет черника, от нее руки и язык становятся фиолетовые. «Вот теперь ты точно кикиморка», — смеется Надя. А на само болото мне ходить запрещается — это за чертой. Я и так знаю: черту пересекать нельзя — это второе главное правило. Чуть подойдешь поближе — так Надя встает из травы, покачивается и пальцем грозит. Не ходи! Надя сильнейшая ведьма, чем я. Старшая потому что. Вот ушла за черникой, а раз задержалась — оставила напоминание.
Но я и так все правильно делаю. И кашу варю аккуратно, чтобы не пригорала, и картоху поливаю, хотя: «Чахлые эти кустики не оправдают нашего пыхтения», — говорит Надя. И грибы каждое утро проверяю внутри черты. И защиту от Зверя ставлю. Со Зверем шутки плохи. Это ведь он барак и спалил. А потом за нами увязался, хотя убежали мы очень далеко. Три дня ехали на электричках. Следы запутывали. Это я плохо помню: все время почти спала. А Надя меня будила и спрашивала: а теперь куда, а теперь. Я этот дом и нашла. Видела его во сне. И деревню эту заброшенную, и дом Славных предков. Они Славные, потому что оставили нам припасы (и крупу, и консервы, и картоху дикую мы у них нашли), а еще очень старые были. Надя так сказала, я сама только портреты видела, где они еще молодые. Он в мундире с орденами, она в нарядном платье и улыбается. Каждое утро, как встанешь, надо первым делом подойти к портретам, поклониться и сказать: «Доброго вам дня, будьте и к нам добры».
Так что очень нам здесь хорошо. Хотя электричества нет и воду приходится носить из колодца, это все «жизненные мелочи». Главное, что Надю беспокоит: соли мешочек совсем небольшой. А без нее никак: соль надо сыпать перед порогом и на каждый подоконник. Иначе зверь пройдет. Тоненькой струйкой сыплешь и приговариваешь: «Заря-заряница, звезда полуночная, месяц ясный, вы меня услышьте, вы слова мои укрепите, усильте. Чтобы тихо ночь прошла, чтобы Зверю не дала просыпаться, буйствовать, вырываться. Как медведь в берлоге своей крепко спит, так пусть спит Зверь. Как смирен объезженный конь, так пусть и он будет смирен. Как слушается нить иглы, за ней по полотну идет, так пусть Зверь моим словам покорен будет. И вовек и до веку. Аминь».
Надя еще велит окна задернуть-занавесить. Я слушаюсь, но все-таки теперь, когда ее рядом нет, оставляю маленькую щелочку и жду. Как совсем стемнеет, вижу на стекле свое отражение, а потом как будто мои глаза вспыхивают красным, и лицо чернеет, и зубы скалятся. Страшно! Мурашки бегут, но так и тянет. Нырну в комнату, засмеюсь. Дожидался, значит. Дожидался! А соль-заговор пересилить не может. Так-то!
Литературный редактор и автор обложки: Ева Реген
«Фальтер» публикует тексты о важном. Подписывайтесь на телеграм-канал, чтобы не пропустить.
Хотите поддержать редакцию? Прямо сейчас вы можете поучаствовать в сборе средств. Спасибо 🖤