Что можно сказать о человеке, который всегда молчит? А что он может сказать о себе?
«Пауза» Марии Борелье — поэтичная история о предназначении, одиночестве и любви.
Мария — писательница. Двенадцать лет работала с коммерческими текстами. Развивает собственные образовательные проекты и пишет первый роман. Публиковалась в изданиях «Нате», «Прочитано» и «Айна». Ведет телеграм-канал «мари борелье опять за свое» и запрещенную соцсеть: @mari.borele.
«Пауза» Марии Борелье — поэтичная история о предназначении, одиночестве и любви.
Мария — писательница. Двенадцать лет работала с коммерческими текстами. Развивает собственные образовательные проекты и пишет первый роман. Публиковалась в изданиях «Нате», «Прочитано» и «Айна». Ведет телеграм-канал «мари борелье опять за свое» и запрещенную соцсеть: @mari.borele.
— Пауза — это когда нечего сказать или настоящее призвание? Я постоянно встреваю в неловкие паузы в разговорах. Всем вокруг есть что сказать, а мне нет. Это недостаток? Или эта короткая тишина и есть то, что я должна приносить миру? Вот из этих мыслей родился рассказ.
Пауза
Раздраженной неровной линией стоят на кассе, откройте вторую, следующий. Там, где стою я — пусто. Подхожу к кассиру, прошу сигареты — мне не дают, не слышат.
Я пауза. Без пауз вам было бы жутко тесно.
Я пытался перевыбрать роль. Записывал в блокнот остроумные фразы, анекдоты и цитаты из песен, учил их наизусть и старался вставлять в разговоры — не успевал: тема менялась быстрее, чем я вспоминал о блокноте. Если меня хотели послушать, я не знал, что сказать, и молчал, придумывая что-то, чтоб ого-го, что-то ценное, глубокое, удивляющее, свежее или даже смешное. Но начинал говорить тот другой, кто шустрее меня, и я уже не придумывал. Я стеснялся сказать учительнице — осуждение в глазах двукратно увеличивалось диоптриями очков — что мне надо в туалет (история, как описался в классе и решил больше не пить воду — мой небольшой секрет). Я силился вытянуть руку ровно вверх, как тянулась береза с картинок учебников, чтобы смело ответить у доски, но рука тяжелела, а голос нырял в гортань.
Сынок, что же с тобой не так, тревожно глядя в меня, спрашивала мама. Я не знал, и я плакал.
А потом понял: невозможно стать говорящим, если рожден паузой. И решил: ладно, буду паузой.
Я вам нужен. Без меня ваши диалоги, мысли, слезы и смехи слиплись бы в ком — и вы не распутали бы их никогда. Я появляюсь с людьми, когда им нужно чуть разреди́ться. Подышать, помолчать и обдумать: куда их занесло и что теперь делать. Они отдышатся, решат что-то — и я уйду. Это моя задача. Прореживать.
Быть человеком-паузой — значит идти туда, куда посылает интуиция, и ждать. Скоро появляется тот, кому нужна пауза. Он знакомится и говорит или молча садится рядом. Смотрит настороженно и старается, чтобы странно притягательный и необходимый незнакомец остался. Но я и не уйду, пока не выполню задачу паузы — так что не переживайте. Иногда интуиция говорит ехать в бар и ждать там. Или в очереди на кассе пропускать человека за человеком, чтобы тот, кому нужна пауза, нашел меня. Отправиться в центр города и сесть на лавку, справа, около урны. Иногда я мерзну, если зима. А если лето, бывает ужасно жарко. Уйти нельзя. Нужно ждать. Я всегда дожидаюсь.
Неправильно думать о паузе как об отсутствии. Попадая в пространство паузы, человек чувствует упорядоченность и свободу: наконец ему достаточно места. Он укладывает себя как надо и продолжает жить, прибранный, ясный. Никто не знает, как это работает с точки зрения физики и права, но это неважно.
Откуда свалился ты такой странный, с луны? — меня спрашивают. Я не свалился, приятель, я здесь необходимость, я по делу пришел. К тебе.
Да, друг, посидишь с тобой, и хорошо, душевно становится, — мне говорят. Я пожимаю плечами. Так и должно быть.
Однажды коротко и громко случилась она. Она была шум и любовь. Она спрашивала так, что в первый раз в жизни я по-настоящему заговорил. Я стал с ней любовью, не паузой. Она не разряжала гвалт в голове об меня, она со мной жила. Она меня целовала. Не люблю поцелуи: слишком мокро и близко. Но ее губы были такие, что я совсем не возражал. Она смеялась, будто бы я действительно шутил. Она гладила мои щеки, будто бы я настоящий. Я закрывал глаза и верил ей.
Потом она устала и вернулась в гущу громкого мира. Я думал: лучше бы тебя не случалось — так было больно.
Она оставила письмо. В нем говорила, что постоянные паузы — это невыносимо (поправка: я всего одна постоянная пауза). Что больше не может выуживать из меня чувство и слово, приглашать к поцелую, вглядываться в глаза, пытаясь найти то, о чем я сейчас молчу, и встречать сомкнутые веки (я часто закрываю глаза). Она писала, что начала ненавидеть себя за громкий голос, за неуместный смех, желание обнять, поцеловать, спросить: любишь ли ты меня, чем занимался сегодня, о чем думаешь, что планируешь завтра, красива ли я, — лишь бы услышать ответ. Она писала, что сначала со мной было очень тихо и правильно, а затем тишина превратилась в грохот, и в отчаяние, и в безнадегу — и стало невозможно. Она писала красиво и честно, и я сперва решил, что надо все к чертовой матери удалить, но передумал. Оставил, чтобы запомнить и больше не ввязываться в шум и любовь.
Она забрала вещи, пока я был на работе. В квартире стало пусто, а мне — зябко. Я выпил чай и попытался уснуть. Чай не смог выгнать холод из костей — я пил еще. Не помогало. Набрал горячую ванну, поставил чайник на крышку унитаза, и кипятил воду, и сидел в горячей воде, и пил чай в ванне. Кипяток снаружи и внутрь. Не знаю, сколько времени провел так. Согревшись, я зарыдал, а потом уснул.
Теперь я живу в квартире один. Каждый день встречаюсь людям и даю им пространство паузы. Иногда они рассеянно и благодарно улыбаются мне: так полегчало после встречи с тобой. Иногда они погружаются в себя и убегают, не взглянув, не сказав ни слова. Это хорошо — я на своем месте. Я даю людям паузу, а затем возвращаюсь домой.
Я готовлюсь к тому, что однажды, когда меня перестанут видеть, я исчезну. Чтобы проверить, есть ли я еще, хожу в магазин за сигаретами.
Я пауза. Без пауз вам было бы жутко тесно.
Я пытался перевыбрать роль. Записывал в блокнот остроумные фразы, анекдоты и цитаты из песен, учил их наизусть и старался вставлять в разговоры — не успевал: тема менялась быстрее, чем я вспоминал о блокноте. Если меня хотели послушать, я не знал, что сказать, и молчал, придумывая что-то, чтоб ого-го, что-то ценное, глубокое, удивляющее, свежее или даже смешное. Но начинал говорить тот другой, кто шустрее меня, и я уже не придумывал. Я стеснялся сказать учительнице — осуждение в глазах двукратно увеличивалось диоптриями очков — что мне надо в туалет (история, как описался в классе и решил больше не пить воду — мой небольшой секрет). Я силился вытянуть руку ровно вверх, как тянулась береза с картинок учебников, чтобы смело ответить у доски, но рука тяжелела, а голос нырял в гортань.
Сынок, что же с тобой не так, тревожно глядя в меня, спрашивала мама. Я не знал, и я плакал.
А потом понял: невозможно стать говорящим, если рожден паузой. И решил: ладно, буду паузой.
Я вам нужен. Без меня ваши диалоги, мысли, слезы и смехи слиплись бы в ком — и вы не распутали бы их никогда. Я появляюсь с людьми, когда им нужно чуть разреди́ться. Подышать, помолчать и обдумать: куда их занесло и что теперь делать. Они отдышатся, решат что-то — и я уйду. Это моя задача. Прореживать.
Быть человеком-паузой — значит идти туда, куда посылает интуиция, и ждать. Скоро появляется тот, кому нужна пауза. Он знакомится и говорит или молча садится рядом. Смотрит настороженно и старается, чтобы странно притягательный и необходимый незнакомец остался. Но я и не уйду, пока не выполню задачу паузы — так что не переживайте. Иногда интуиция говорит ехать в бар и ждать там. Или в очереди на кассе пропускать человека за человеком, чтобы тот, кому нужна пауза, нашел меня. Отправиться в центр города и сесть на лавку, справа, около урны. Иногда я мерзну, если зима. А если лето, бывает ужасно жарко. Уйти нельзя. Нужно ждать. Я всегда дожидаюсь.
Неправильно думать о паузе как об отсутствии. Попадая в пространство паузы, человек чувствует упорядоченность и свободу: наконец ему достаточно места. Он укладывает себя как надо и продолжает жить, прибранный, ясный. Никто не знает, как это работает с точки зрения физики и права, но это неважно.
Откуда свалился ты такой странный, с луны? — меня спрашивают. Я не свалился, приятель, я здесь необходимость, я по делу пришел. К тебе.
Да, друг, посидишь с тобой, и хорошо, душевно становится, — мне говорят. Я пожимаю плечами. Так и должно быть.
Однажды коротко и громко случилась она. Она была шум и любовь. Она спрашивала так, что в первый раз в жизни я по-настоящему заговорил. Я стал с ней любовью, не паузой. Она не разряжала гвалт в голове об меня, она со мной жила. Она меня целовала. Не люблю поцелуи: слишком мокро и близко. Но ее губы были такие, что я совсем не возражал. Она смеялась, будто бы я действительно шутил. Она гладила мои щеки, будто бы я настоящий. Я закрывал глаза и верил ей.
Потом она устала и вернулась в гущу громкого мира. Я думал: лучше бы тебя не случалось — так было больно.
Она оставила письмо. В нем говорила, что постоянные паузы — это невыносимо (поправка: я всего одна постоянная пауза). Что больше не может выуживать из меня чувство и слово, приглашать к поцелую, вглядываться в глаза, пытаясь найти то, о чем я сейчас молчу, и встречать сомкнутые веки (я часто закрываю глаза). Она писала, что начала ненавидеть себя за громкий голос, за неуместный смех, желание обнять, поцеловать, спросить: любишь ли ты меня, чем занимался сегодня, о чем думаешь, что планируешь завтра, красива ли я, — лишь бы услышать ответ. Она писала, что сначала со мной было очень тихо и правильно, а затем тишина превратилась в грохот, и в отчаяние, и в безнадегу — и стало невозможно. Она писала красиво и честно, и я сперва решил, что надо все к чертовой матери удалить, но передумал. Оставил, чтобы запомнить и больше не ввязываться в шум и любовь.
Она забрала вещи, пока я был на работе. В квартире стало пусто, а мне — зябко. Я выпил чай и попытался уснуть. Чай не смог выгнать холод из костей — я пил еще. Не помогало. Набрал горячую ванну, поставил чайник на крышку унитаза, и кипятил воду, и сидел в горячей воде, и пил чай в ванне. Кипяток снаружи и внутрь. Не знаю, сколько времени провел так. Согревшись, я зарыдал, а потом уснул.
Теперь я живу в квартире один. Каждый день встречаюсь людям и даю им пространство паузы. Иногда они рассеянно и благодарно улыбаются мне: так полегчало после встречи с тобой. Иногда они погружаются в себя и убегают, не взглянув, не сказав ни слова. Это хорошо — я на своем месте. Я даю людям паузу, а затем возвращаюсь домой.
Я готовлюсь к тому, что однажды, когда меня перестанут видеть, я исчезну. Чтобы проверить, есть ли я еще, хожу в магазин за сигаретами.
Литературный редактор: Таня Олефир
Автор обложки: Ира Копланова
«Фальтер» публикует тексты о важном. Подписывайтесь на телеграм-канал, чтобы не пропустить.
Хотите поддержать редакцию? Прямо сейчас вы можете поучаствовать в сборе средств. Спасибо 🖤