Немецкая литература — что это такое на самом деле? Почему мы знаем только Гёте, Кафку и Рильке и какие авторы не стали классиками по чистой случайности?
«Фальтер» публикует расшифровку лекции издателя и переводчика Александра Филиппова-Чехова, прочитанной в петербургском книжном магазине «Во весь голос». Он делится параллельной, потаенной историей немецкой литературы. Читайте о важных текстах среди забытых книг, о лучших находках издательства libra и о военном дневнике Бёлля, который он посвятил любви вместо войны.
В конце материала — постскриптум: список необычных смертей немецких писателей. (К примеру, австрийский литератор Эдён фон Хорват был убит упавшей веткой каштана.)
«Фальтер» публикует расшифровку лекции издателя и переводчика Александра Филиппова-Чехова, прочитанной в петербургском книжном магазине «Во весь голос». Он делится параллельной, потаенной историей немецкой литературы. Читайте о важных текстах среди забытых книг, о лучших находках издательства libra и о военном дневнике Бёлля, который он посвятил любви вместо войны.
В конце материала — постскриптум: список необычных смертей немецких писателей. (К примеру, австрийский литератор Эдён фон Хорват был убит упавшей веткой каштана.)
Александр Филиппов-Чехов
Главный редактор издательства немецкой литературы libra, переводчик
Что такое немецкая литература (и почему на этот вопрос нет ответа)
— Море литературы огромно, а немецкая литература — и вовсе самая богатая, на мой взгляд. Она таит в себе кучу неизвестных глубин, скрытых сокровищ, большинство из которых мы никогда не увидим по-русски. В целом мы знаем только европейскую литературу. У нас нет полного представления о множестве других литератур: азиатской, африканской, южно-американской.
Что мы имеем в виду под немецкой литературой? Литературу какой страны? Мы восемь лет делаем издательство libra, я пятнадцать лет перевожу — и до сих пор не смог ответить однозначно.
С одной стороны, речь идет о литературе Германии. При этом все знают, что в разное время Германия находилась в разных границах и называлась по-разному. Германии в том виде, в каком мы представляем ее сейчас, никогда и не было. Более того, ее и сейчас в таком виде нет, это фикция, во многом искусственное государство.
С другой стороны, речь идет о литературе, написанной на немецком языке. В таком случае список стран расширяется: добавляется Австрия, Швейцария, Бельгия, а еще Лихтенштейн, Люксембург и немецкие колонии. Возьмем для примера Швейцарию. Там говорят на четырех языках: немецкий, французский, итальянский и ретороманский (носители — 25 тысяч человек). Очевидно, что какой-то особенной швейцарской литературы нет, она вся пронизана влияниями большой немецкой литературы — и вообще швейцарские писатели любили эмигрировать куда-нибудь в Берлин и там пытаться добиться славы.
И наконец, мы можем говорить, что немецкая литература — это литература, написанная по-немецки в некий исторический период. Но ответа на вопрос «когда начинается немецкая литература?» нет и быть не может. Все наши представления о ней ограничиваются последней парой сотен лет. А есть, к примеру, «Песнь о Нибелунгах», которая написана на средневерхненемецком и нуждается в переводе на современный немецкий язык. Есть литература немецкого барокко (XVII век — прим. ред.), которую трудно читать без словаря, немцы опять же переводят ее на современный язык. И так далее.
Что мы имеем в виду под немецкой литературой? Литературу какой страны? Мы восемь лет делаем издательство libra, я пятнадцать лет перевожу — и до сих пор не смог ответить однозначно.
С одной стороны, речь идет о литературе Германии. При этом все знают, что в разное время Германия находилась в разных границах и называлась по-разному. Германии в том виде, в каком мы представляем ее сейчас, никогда и не было. Более того, ее и сейчас в таком виде нет, это фикция, во многом искусственное государство.
С другой стороны, речь идет о литературе, написанной на немецком языке. В таком случае список стран расширяется: добавляется Австрия, Швейцария, Бельгия, а еще Лихтенштейн, Люксембург и немецкие колонии. Возьмем для примера Швейцарию. Там говорят на четырех языках: немецкий, французский, итальянский и ретороманский (носители — 25 тысяч человек). Очевидно, что какой-то особенной швейцарской литературы нет, она вся пронизана влияниями большой немецкой литературы — и вообще швейцарские писатели любили эмигрировать куда-нибудь в Берлин и там пытаться добиться славы.
И наконец, мы можем говорить, что немецкая литература — это литература, написанная по-немецки в некий исторический период. Но ответа на вопрос «когда начинается немецкая литература?» нет и быть не может. Все наши представления о ней ограничиваются последней парой сотен лет. А есть, к примеру, «Песнь о Нибелунгах», которая написана на средневерхненемецком и нуждается в переводе на современный немецкий язык. Есть литература немецкого барокко (XVII век — прим. ред.), которую трудно читать без словаря, немцы опять же переводят ее на современный язык. И так далее.
Вся эта периодизация и типологизация — по сути фикция, и нам надо от нее отходить. Но поскольку все мы изучаем литературу по учебникам, нам вдалбливают это в голову, потому что так проще.
К примеру, тексты Кафки как бы относятся к немецкой литературе, хотя немецкий для него был фактически вторым языком. А сам он принадлежал не к немцам или чехам, а совсем к другой диаспоре (он родился в еврейской семье в Праге — прим. ред.) — и всю жизнь метался среди этих трех идентичностей. Или взять известного всем Рильке, который тоже родился в Праге, говорил по-чешски, а писал под конец жизни исключительно по-французски. И постоянно существовал у своих спонсоров, ну или меценатов, а если еще точнее — меценаток, в разных замках Европы. Куда нам отнести его? В учебниках тексты Рильке относят к немецкой литературе.
Тридцать лет назад Германия была разделена на две страны — ГДР и ФРГ, и в ГДР была совершенно особая литература, более-менее известная в СССР. Относить ли эти социалистические тексты к немецким? И другой вопрос: что стало с литературой Германии после объединения? Последние 10–15 лет в Германии любят издавать литературу потомков трудовых мигрантов. Это немецко-турецкие, немецко-польские, немецко-сербские писатели. Их тексты — огромный пласт литературы, посвященной проблемам ассимиляции. Как с ними быть? Границы немецкой литературы настолько размыты, что практически бесконечны, хоть мы с вами и попытались пунктурно их очертить.
Почему одних авторов мы помним, а других нет, и причем тут масоны
— Мы знаем авторов, которые кажутся нам писателями первого ряда. Но не знаем контекста и среды, а также причин, по которым те или иные имена остались в истории литературы.
Хоффманн (этот вариант написания фамилии Гофман, более близкий к оригинальному, использует Александр Филиппов-Чехов — прим. ред.) оставил семь томов, всё переведено на русский — но что мы помним из этого? У нас в голове Хоффманн — главный немецкий романтик, хотя ни одного из романтиков он не знал. И вообще, когда он писал книжки, все романтики уже умерли, а он сам жил в Берлине, зарабатывал на жизнь писанием в журналы и был музыкантом.
Мы знаем несколько немецких имен: Гёте, Шиллер, Хоффманн, Кафка, Рильке — и это действительно важный пласт литературы. Но были писатели, которых мы сейчас не упомним, хотя они оказались важны тогда. К примеру, Виланд и Уланд (Кристоф Мартин Виланд и Людвиг Уланд — прим. ред.). По тиражам и продажам они заткнули Гёте и Шиллера далеко за пояс. Это связано с тем, что за любым известным писателем кто-то стоит — и вот за этими ребятами стояли масоны. У каждого была своя ложа, и они очень любили конкурировать между собой: кто сильнее повлияет на ход истории. То есть получается, что люди, которые спонсировали Гёте, Виланда и Уланда, соревновались. Человек, спонсировавший Виланда, разорился, издав одновременно три собрания его сочинений. А человек, спонсировавший Гёте, активно продолжал, поэтому одного мы помним, а другой забыт.
Вспомним Густава Майринка — величайшего современника Кафки (экспрессионист, прославился благодаря роману «Голем» — прим. ред.). Еще непонятно, кто был чей современник. Или вспомним Лео Перуца и Роберта Вальзера. Кафку мы знаем благодаря тому, что его душеприказчик Макс Брод нарушил завещание (писатель просил уничтожить свои незаконченные произведения, в том числе романы «Процесс», «Замок» и «Америка» — прим. ред.). Сам Брод был графоманом, писал очень много книг, даже переводился на русский — и был широко известен из-за связи с Кафкой. Видимо, всё запретное неизменно вызывает повышенный интерес. И кстати, если вы писатель, даже не надейтесь что-то запрещать в отношении своих текстов. Всё, что можно будет опубликовать после вашей смерти, будет опубликовано.
Еще один из таких примеров — военный дневник Бёлля, который он всю жизнь запрещал публиковать: его выпустили в Германии только пять лет назад. Почему имя Генриха Бёлля вообще известно? Потому что он Нобелевскую премию получил. Бёлль в целом забыт, несмотря на многочисленные толстые романы — скучные и зубодробительные. И вдруг оказывается, что у него есть маленький военный дневник: записи 1943–1945 годов сохранились, более ранние им утеряны. Публикация военного дневника спустя десятилетия произвела фурор в Германии. Не только потому, что текст был сокрыт от глаз общественности, а еще и потому, что стал очень актуальным из-за интереса к автофикшну, документальной и псевдодокументальной литературе.
Хоффманн (этот вариант написания фамилии Гофман, более близкий к оригинальному, использует Александр Филиппов-Чехов — прим. ред.) оставил семь томов, всё переведено на русский — но что мы помним из этого? У нас в голове Хоффманн — главный немецкий романтик, хотя ни одного из романтиков он не знал. И вообще, когда он писал книжки, все романтики уже умерли, а он сам жил в Берлине, зарабатывал на жизнь писанием в журналы и был музыкантом.
Мы знаем несколько немецких имен: Гёте, Шиллер, Хоффманн, Кафка, Рильке — и это действительно важный пласт литературы. Но были писатели, которых мы сейчас не упомним, хотя они оказались важны тогда. К примеру, Виланд и Уланд (Кристоф Мартин Виланд и Людвиг Уланд — прим. ред.). По тиражам и продажам они заткнули Гёте и Шиллера далеко за пояс. Это связано с тем, что за любым известным писателем кто-то стоит — и вот за этими ребятами стояли масоны. У каждого была своя ложа, и они очень любили конкурировать между собой: кто сильнее повлияет на ход истории. То есть получается, что люди, которые спонсировали Гёте, Виланда и Уланда, соревновались. Человек, спонсировавший Виланда, разорился, издав одновременно три собрания его сочинений. А человек, спонсировавший Гёте, активно продолжал, поэтому одного мы помним, а другой забыт.
Вспомним Густава Майринка — величайшего современника Кафки (экспрессионист, прославился благодаря роману «Голем» — прим. ред.). Еще непонятно, кто был чей современник. Или вспомним Лео Перуца и Роберта Вальзера. Кафку мы знаем благодаря тому, что его душеприказчик Макс Брод нарушил завещание (писатель просил уничтожить свои незаконченные произведения, в том числе романы «Процесс», «Замок» и «Америка» — прим. ред.). Сам Брод был графоманом, писал очень много книг, даже переводился на русский — и был широко известен из-за связи с Кафкой. Видимо, всё запретное неизменно вызывает повышенный интерес. И кстати, если вы писатель, даже не надейтесь что-то запрещать в отношении своих текстов. Всё, что можно будет опубликовать после вашей смерти, будет опубликовано.
Еще один из таких примеров — военный дневник Бёлля, который он всю жизнь запрещал публиковать: его выпустили в Германии только пять лет назад. Почему имя Генриха Бёлля вообще известно? Потому что он Нобелевскую премию получил. Бёлль в целом забыт, несмотря на многочисленные толстые романы — скучные и зубодробительные. И вдруг оказывается, что у него есть маленький военный дневник: записи 1943–1945 годов сохранились, более ранние им утеряны. Публикация военного дневника спустя десятилетия произвела фурор в Германии. Не только потому, что текст был сокрыт от глаз общественности, а еще и потому, что стал очень актуальным из-за интереса к автофикшну, документальной и псевдодокументальной литературе.
Мы знаем много военных дневников: их вели Эрих Кестнер, Стефан Цвейг и другие. Но эти дневники описывают ход войны, а в маленькой книжечке Бёлля нет ничего о войне. Можно лишь очень условно проследить путь его дивизии. Эта книга напоминает поэму, а издана как немецкий молитвенник: черная, с ляссе и текст набран в две узкие колонки. Весь дневник — обращение молодого человека, оказавшегося в ужасной ситуации, к возлюбленной. Книга посвящена его жене, там нет ничего про войну, только про любовь. Ну и еще про веру.
Кстати, если говорить о сакральных тайнах немецкой литературы, есть одна простая тайна: чем толще книга, тем она хуже. Чем тоньше, тем лучше. Почему это так работает? Писатель «имеет нечто сказать» в каждой отдельной книге. Чем меньше объем, тем плотность текста выше, для этого нужно особое мастерство. При большом объеме и автору проще свою мысль обозначить, и переводчику перевести. А вот пока мы переводили Бёлля, семь потов сошло. И чем выше эта художественная плотность текста, тем ценнее произведение. Поэтому мы никогда не издаем книжки толще трехсот страниц.
Как искать сокровища среди забытых книг и имен
— В нашей культуре есть табель о рангах — это преступление, но нам так проще усвоить литературу и расставить приоритеты. Для того чтобы эту табель о рангах уничтожить, важно обращать внимание на писателей, оставшихся в тени писателей-памятников.
Известная классика понятна и объяснена литературоведами, это не так интересно. У любого писателя есть произведения, которые не известны никому. Даже у Гёте есть такая поэма — «Райнеке лис». Шикарная вещь. Наверное, лучший из его текстов. Лис Рейнар — известная средневековая сущность, хитрая и лукавая, которая пакостит другим животным. Все индоевропейские сказки про лиса, который обманывает волка, опустив хвост в прорубь или прося что-то прочитать на подкове коня, собраны в корпус текстов про лиса Рейнара. Гёте создал свою сатирическую интерпретацию бродячего сюжета, и она по сути совершенно не известна: мы знаем «Фауста», «Страдания юного Вертера» и всё. Больше ничего не знаем, будто нам и не надо.
Известная классика понятна и объяснена литературоведами, это не так интересно. У любого писателя есть произведения, которые не известны никому. Даже у Гёте есть такая поэма — «Райнеке лис». Шикарная вещь. Наверное, лучший из его текстов. Лис Рейнар — известная средневековая сущность, хитрая и лукавая, которая пакостит другим животным. Все индоевропейские сказки про лиса, который обманывает волка, опустив хвост в прорубь или прося что-то прочитать на подкове коня, собраны в корпус текстов про лиса Рейнара. Гёте создал свою сатирическую интерпретацию бродячего сюжета, и она по сути совершенно не известна: мы знаем «Фауста», «Страдания юного Вертера» и всё. Больше ничего не знаем, будто нам и не надо.
Или Хоффманн. Мы помним «Золотой горшок», «Щелкунчика», но не его великое произведение «Повелитель блох», в котором действуют пиявки и ученые, восставшие из мертвых. И таких скрытых от глаз книжечек — маленьких, но прекрасных, — оказывается, довольно много.
Назову еще один хороший пример. Швейцарский писатель Макс Фриш — один из немногих западных писателей, проникших в поле русской словесности в советское время. Его книга «Опросник» — опросные листы без ответа. Там собраны странные вопросы на разные темы: алкоголь, брак, надежда. Все они манипулятивны. Например, сначала он спрашивает: «Нравятся ли вам ваши дети?». И следом: «А вы действительно хотели тогда стать отцом?» Это, естественно, вопросы белого богатого мужчины к самому себе, но, судя по всему, Макс Фриш мог больше ничего не писать, чтобы оставаться актуальным спустя десятилетия.
Драматург из ГДР Бертольт Брехьт (Брехт — прим. ред.), который начинал как экспрессионист, а потом превратился в нечто трудноопределимое, написал около пятидесяти драм — скучных и социалистических. При этом у него есть три дивные драмы — ранние и посвященные женщине. Что для немецкой литературы, надо сказать, уникальный случай: немцы женщин в литературе не замечают вообще. И даже если Томас Манн пишет роман «Лотта в Ваймаре», то кто его главный герой? Конечно же, Гёте.
Итак, вот три пьесы Брехьта про женщин: «Маркитантка Кураж и ее дети», «Винтовки госпожи Карар» (в обеих пьесах есть героиня, которая делает оружие или связана с ним) и «Святая Иоанна скотобоен». То есть среди всего огромного наследия — десяти томов пьес и еще двадцати томов теоретических сочинений — нашлось три пьесы действительно живые и актуальные. Вопрос в том, как все эти скрытые сокровища найти читателю, издателю, переводчику, германисту.
Я нашел для себя некий труднообъяснимый путь. Каждая новая книга нашего издательства должна быть связана с любой предыдущей, а еще лучше с несколькими — для того чтобы появилась нить, контекст. Например, у Рильке было много женщин, в частности, художница Баладина Клоссовски. Она мать Бальтюса и Пьера Клоссовски, которых воспитывал Рильке. У Рильке есть комикс с картинками Бальтюса, который нам надо бы опубликовать (в издательстве уже вышли его мемуары — прим. ред.), а брат Бальтюса Пьер писал книгу про Ницше — их познакомил с наследием Ницше именно Рильке. И так далее.
Наше представление о литературе формируют не писатели, а издатели. Именно они публикуют — или, что подчас гораздо важнее, не публикуют, — тексты, отражающие процессы в мире и литературе. И важное подспорье в изучении этих сокровищ — биографии и вообще творческий путь издателей.
В начале ХХ века их появилось много. Курт Вольфф публиковал Кафку, Антон Киппенберг — всего Рильке, Замуэль Фишер — Хессе (Гессе — прим. ред.), Манна и всю золотую классику начала ХХ века. Однажды Фишер взял на работу Петера Зуркампа, неудачливого школьного учителя, который в итоге стал одним из главных редакторов. Во время войны Фишеры, будучи евреями, уехали, и Зуркамп оказался один на один с тем, что у него осталось. Бумаги не было, многие авторы эмигрировали. И он в течение пяти лет поддерживал это издательство чудовищными усилиями. После войны наследники Фишера вернулись и потребовали прибыль: разумеется, они поссорились и наследники открыли собственное издательство.
Когда Зуркамп умер, его место занял Зигфрид Унзельд. Унзельд — фигура, которая олицетворяет собой ХХ век в немецком книгоиздании. Он по сути сформировал то, что у нас в голове называется немецкой литературой: издавал Томаса Бернхарда, Петера Вайсса и других. Унзельд был очень хитрым в коммерческом смысле человеком. Умел дружить, уговаривать, выкупать. И вообще обходился с писателями довольно жестоко. Как говорил Гёте: «Издатели пьют шампанское из черепов писателей» — в этом смысле мало что изменилось в книжном мире с тех времен. Недавно мы выпустили книгу Унзельда «Писатель и его издатель».
У каждого текста есть свой срок жизни, который определяет его актуальность: книга жива, пока ее читают. И если говорить про навигацию в поиске, я как фанат того, что делаю, хочу порекомендовать книги нашего издательства libra. Главное, помните: охватить всё невозможно, а в литературе пара мелких явлений, как правило, гораздо интереснее, чем крупные.
P. S. Список необычных смертей немецких писателей
— Смерти немецких писателей — действительно очень интересная тема, это не ирония и не сарказм. Любой человек, который их изучает, быстро привыкает к тому, что все эти литераторы умирали страшными смертями.
Хоффманн умер от сифилиса мозга, который заработал еще в Кёнигсберге, будучи студентом. От этой же болезни потом скончался Ницше. Хауфф (Гауф — прим. ред.) умер в двадцать четыре года от брюшного тифа — но до этого он успел написать роман «Мемуары Сатаны» в духе Роба-Грийе и французских структуралистов. По-русски этот текст никто никогда не видел, а мы издадим его через пару лет.
Важный немецкий романтик Хайнрих фон Кляйст застрелил свою девушку и затем себя под Берлином (перед смертью он написал: «Я нашел подругу с душой, парящей подобно молодому орлу, согласную умереть со мной» — прим. ред.).
Георг Бюхнер — автор пьесы «Войцек» — кроме того, что был писателем, занимался биологией и писал учебник по естественной истории, по нему некоторое время преподавали в школе. Он проводил опыты, препарировал лягушку, порезался — и умер от заражения крови.
Георг Хайм — великий немецкий экспрессионист. Когда он катался с ребятами на санях по замерзшей речке Хафель, его друг на санях провалился под лед. Хайм бросился в прорубь, чтобы спасти его, и оба умерли.
Пауль Целан — великий немецкоязычный поэт, всю жизнь проживший во Франции — покончил с собой, бросившись в Сену с моста Мирабо.
Австрийская писательница Ингеборг Бахманн погибла в пожаре из-за того, что курила в постели.
А Эдён фон Хорват (прозаик и драматург — прим. ред.) всю жизнь боялся автомобилей и лифтов. И вот в Париже была страшная буря: Хорват перепугался — и вместо того, чтобы ехать на машине, решил идти пешком. Он умер из-за упавшей ветки каштана.
Расшифровка: Анжела Орлова
Литературные редакторы: Анжела Орлова и Ева Реген
«Фальтер» публикует тексты о важном, литературе и свободе. Подписывайтесь на наш телеграм-канал, чтобы не пропустить.
Хотите поддержать редакцию? Прямо сейчас вы можете поучаствовать в сборе средств. Спасибо 🖤
Хоффманн умер от сифилиса мозга, который заработал еще в Кёнигсберге, будучи студентом. От этой же болезни потом скончался Ницше. Хауфф (Гауф — прим. ред.) умер в двадцать четыре года от брюшного тифа — но до этого он успел написать роман «Мемуары Сатаны» в духе Роба-Грийе и французских структуралистов. По-русски этот текст никто никогда не видел, а мы издадим его через пару лет.
Важный немецкий романтик Хайнрих фон Кляйст застрелил свою девушку и затем себя под Берлином (перед смертью он написал: «Я нашел подругу с душой, парящей подобно молодому орлу, согласную умереть со мной» — прим. ред.).
Георг Бюхнер — автор пьесы «Войцек» — кроме того, что был писателем, занимался биологией и писал учебник по естественной истории, по нему некоторое время преподавали в школе. Он проводил опыты, препарировал лягушку, порезался — и умер от заражения крови.
Георг Хайм — великий немецкий экспрессионист. Когда он катался с ребятами на санях по замерзшей речке Хафель, его друг на санях провалился под лед. Хайм бросился в прорубь, чтобы спасти его, и оба умерли.
Пауль Целан — великий немецкоязычный поэт, всю жизнь проживший во Франции — покончил с собой, бросившись в Сену с моста Мирабо.
Австрийская писательница Ингеборг Бахманн погибла в пожаре из-за того, что курила в постели.
А Эдён фон Хорват (прозаик и драматург — прим. ред.) всю жизнь боялся автомобилей и лифтов. И вот в Париже была страшная буря: Хорват перепугался — и вместо того, чтобы ехать на машине, решил идти пешком. Он умер из-за упавшей ветки каштана.
Расшифровка: Анжела Орлова
Литературные редакторы: Анжела Орлова и Ева Реген
«Фальтер» публикует тексты о важном, литературе и свободе. Подписывайтесь на наш телеграм-канал, чтобы не пропустить.
Хотите поддержать редакцию? Прямо сейчас вы можете поучаствовать в сборе средств. Спасибо 🖤