Мария Головей занимается литературным редактированием 13 лет. В прошлом году она, несмотря на СВО, рискнула и открыла собственное бюро, чтобы помогать издательствам и авторам. Мария также ведет телеграм-канал Mercilessediting, где рассказывает о буднях редактора, надеясь, что благодаря этому ее профессия выйдет из тени.
Главред «Фальтера» Ева Реген поговорила с Марией, а фотограф Вера Приймак сделала ее портреты. Редактор рассказала о том, как решилась уйти из найма, почему ошибки в тексте — иногда не баг, а фича и как она помогает авторам продолжать писать после 24 февраля.
Главред «Фальтера» Ева Реген поговорила с Марией, а фотограф Вера Приймак сделала ее портреты. Редактор рассказала о том, как решилась уйти из найма, почему ошибки в тексте — иногда не баг, а фича и как она помогает авторам продолжать писать после 24 февраля.
Фото: Вера Приймак
— Давно хотела задать этот вопрос. У тебя в блоге много снимков кофе — как сложилась традиция?
— Мой рабочий день начинается довольно рано: в 7–8 утра. И ко второму кофе я могу себя заставить включиться в блогерскую часть своей личности. Ну, и в целом — я очень люблю кофе, настолько, что анализы вряд ли покажут, сколько в моем кофе крови.
— Как у тебя появился интерес к редактированию?
— Я не поступила в Гнесинку. Пока готовилась, ходила к репетиторам: одна из них была преподавателем сольфеджио и редактором издательства «Музыка». Она часто показывала, как занимается редактурой музыкального «текста» при помощи специальной клавиатуры — и я как-то загорелась. Решила, если в Гнесинку не поступлю, то буду редактором. Где-то после первого курса я начала заниматься корректурой, набором текстов. Потом пошла в аспирантуру. Я преподавала и работала в редакционно-издательском управлении университета. Долго работала в найме, но это была не творческая работа, а «Консультант+»: много секретки всякой, документы для высшего руководства. Мне там было скучно, я человек неугомонный, которому вечно что-то надо. В процессе работала с заказами от издательств или напрямую с авторами.
— В какой момент родился блог?
— У меня был триггер: в офисе никто толком не понимал, что это за работа — редактор. Каждый раз приходилось объяснять коллегам, что я делаю и зачем. Появилась острая необходимость рассказывать о [профессии] и больше работать с писателями. И тогда родился некоммерческий проект — сначала во «ВКонтакте». Там на добровольных началах я и еще две девочки работали с начинающими авторами. Делали бесплатные разборы и выкладывали. Но в какой-то момент поняли, что тащить и работу, и авторов, и сам проект невозможно. В итоге редакторская группа распалась. Так родился мой блог в запрещенной соцсети. Я спросила у девчонок, можно ли забрать название Mercilessediting (англ. «безжалостное редактирование» — прим. ред.), и с тех пор за собой таскаю. Его же перенесла в телеграм. Это такая просветительская история. Каждый день стараюсь рассказывать о том, что делаю (особенно много любопытного и забавного бывает из редактур переводных текстов), об успехах авторов, о выходе книг, над которыми работала. Чтобы люди не боялись того, что редактор просто перепишет их текст. Соответственно, я уже больше пяти лет маленький нишевый блогер.
— Мне кажется, это важное явление в современных реалиях — литературные редакторы, которые выходят в медийное пространство. По классике они всю жизнь учатся тому, что их работа незаметна.
— Меня развратил Тёма Лебедев своим «Ководством» (проект, посвященный дизайну как образу жизни — прим. ред.) и установкой: если ты что-то делаешь и делаешь клево, почему не говоришь об этом? Почему не называешь компанию своим именем?
Лишь в последние годы переводчиков начали публиковать на обложках. Недавно в «Альпине» редактора опубликовали не в выходнушках (выходные сведения находятся в конце книги — прим. ред.), а на обороте титула, рядом с аннотацией. Я офигела и супер-рада, что люди увидят: за книгой стоит не только автор, но еще и целая команда.
Корректоры тоже начали появляться в блогосфере — а это же вообще святые люди.
— Интересны случаи, когда авторы приходят к конкретным редакторам. Как бы ты ответила на вопрос: зачем искать редактора еще до отправки рукописи в издательство — ведь там у тебя тоже будет редактор?
— Это вопрос на миллион, потому что даже в крутых издательствах мэтч часто не случается. Что-то не сложилось, характерами не сошлись. В итоге — разочарование от результата. Я стараюсь знакомиться со всеми авторами и их текстами перед тем, как мы начнем работу. В прошлом году я впервые начала отказывать, если мне что-то не нравится. Это очень сложно, прямо жесть как сложно.
А в целом ситуация такова, что молодому автору лучше нести в издательство уже более-менее причесанный текст. Увы, у издателя нет полугода на то, чтобы довести текст до ума, посидеть с автором. Поэтому работа с редактором или корректором — маст-хэв.
— Редактор — это наставник, психолог и так далее. Каковы твои главные навыки?
— В первую очередь это чуткость, мне нужно быть очень чуткой к тексту. Даже если что-то не нравится, не лезть, если это работает. Вижу у своих коллег: пытаются сделать всё правильно, чтобы читатель не прикопался. Иногда спрашиваю: «А зачем?» — «Ну типа так должно быть». — «А кому оно должно?» Начинаешь задавать вопросы, и оказывается, что человек действует по правилам — а почему, не понимает. Очень важно почувствовать грань, когда неправильность — не баг, а фича.
Второе — это психология творчества. У каждого автора свои представления о тексте и о [процессе] — от написания до издания — и это ок, просто нужно всё обсудить. Мне проще работать с трудягами, которые впряглись и пашут. А есть авторы, которые пишут медленно: допустим, один авторский лист за полгода (40 тысяч знаков с пробелами — прим. ред.). Все эти полгода держать в голове, о чем речь, практически невозможно. Но с некоторыми любимыми авторами не расстаюсь и при таких вводных. Авторам [с подобным темпом работы] нужно искать своего редактора, который тоже работает медленно, или приходить уже с готовым текстом, когда мы можем всё сразу обсудить.
Еще иногда включается обучающая роль — особенно если автор не филолог. Что-то нужно объяснить, подсказать списки литературы. А иногда приходится быть психологом. После 24 февраля недели две или три я занималась не редактурой, а ежедневными разговорами с авторами. Мы обсуждали, что будем делать и как будем делать. У меня тогда было больше десяти авторов. К марту я думала, что в психушку попаду.
— Были такие наверняка, кто говорил: зачем теперь писать?
— Да, были. Говорили, это уже не важно, ведь там умирают люди. Мы распутывали эти клубки. Обсуждали, какая польза будет от текстов, которые сейчас рождаются. Литература многим помогает пережить какие-то вещи достаточно гуманно и экологично. Но опять же: учитывая, что я ненавижу писать в стол, всё это приходилось дорабатывать так, чтобы нас ни с какой стороны не прижали.
— Как у тебя в целом ощущения от новых законов?
— Никакого удивления, потому что в детской литературе это давно. Сейчас мы получили то же самое во взрослой. Но учитывая, что у нас есть опыт Платонова, Чернышевского, Кафки, Камю, мы можем лавировать и в целом работать. Живем так, как есть. Потому что не писать люди не могут.
— Ты сказала, что помогаешь сориентироваться людям без филологического образования. А как быть с другой крайностью — когда человек пишет слишком филологично?
— Мне просто скучно. Я ничего не могу с таким текстом сделать. Не могу сказать переписать текст, если человек так его видит. Мне уже очень давно не интересен академизм.
— Про твое бюро: интересно, как ты к этому пришла.
— Я у себя в «Консультанте+» сгорела просто. Стала ходить по собеседованиям. И поняла, что издательствам не нужны литредакторы. Им нужны менеджеры, которые будут вести условно по 50 проектов в месяц, выдавать серии, защищать бюджеты. Я считаю, что это работа для молодых амбициозных людей, которые только начинают свой путь, либо для суперопытных менеджеров издательского дела, которые легко жонглируют большим количеством проектов.
Я поняла, что хочу заниматься только литредактурой. И подумала: а что я теряю? 40 тысяч рублей взноса на ИП — максимум, что я потеряю за год. Может быть, придется посидеть без зарплаты и снова ходить на собеседования. У меня была небольшая финансовая подушка безопасности — месяца на три.
В январе я зарегистрировала ИП. Ирония в том, что 24 февраля собралась поговорить с начальством. Ясно, что разговор не состоялся. Не зная, что будет дальше, я прождала с увольнением до мая. И в итоге поняла, что в моих планах ничего не меняется. В мае я написала заявление, в июне уволилась. И к сентябрю у меня уже было такое количество заказов, что пришлось звать коллег на помощь. Сейчас в команде — три редактора, бета-ридер и верстальщик. Все они самозанятые. Я выступаю немножко в роли агента — и стараюсь предлагать то, что им нравится.
Мой самый большой личный доход был в марте: 122 тысячи. Это скорее исключение, обычно меньше. У девчонок получается в районе 30 тысяч, они берут еще свои заказы. Я иногда соглашаюсь на скромные ставки в издательствах — полторы тысячи за авторский лист. Но при этом выбираю интересные для себя проекты и делаю их так, как я вижу. Понятно, что когда ты сидишь месяц над книгой и получаешь 12 тысяч, тебе это погоды не сделает.
Три большие структуры, с которыми мы сейчас сотрудничаем — «Фолиант», «Бадабум», «Эксмо». У меня еще эксклюзивно «Альпина» и «Строки».
Сейчас, например, для Inspiria мы готовим автофикшн-роман «Жизнь как она есть» Мариз Конде и «Командор» Сандро Веронези — повесть о Второй мировой, подводниках и страшной дилемме: спасти или оставить на произвол судьбы врагов.
Буквально на днях мы узнали, что наш автор Анна Лужбина прошла в короткий список премии «Лицей» со сборником рассказов «Юркие люди». Ее редактор — Ирина Натфуллина.
— Что, по-твоему, помогло бюро стать востребованным? Связи, сарафанное радио?
— Думаю, да. Минимум 13 лет я работаю редактором. Плюс блог. А еще я не сливаюсь, если что-то не получилось — доделываем и переделываем.
— В нашей профессии есть ряд условных библий: «В лаборатории редактора» Чуковской, «Слово живое и мертвое» Галь, «Стилистика русского языка» Голуб, справочники Мильчина. Но при этом мы живем уже в другое время и с другим языком. На что ориентироваться редактору сейчас?
— Я тоже постоянно задаю себе этот вопрос. Стараюсь очень много общаться вживую с людьми, чтобы постоянно быть в языковой ситуации. Ни один словарь не может отследить всё, что происходит. И каждый новый текст — это новое обсуждение: почему ты захотел вот так написать?
Несколько моих авторов живут за границей. Они, как Набоков, который перевел свою «Лолиту», скажем мягко, не очень удачно, консервируются в языке, который привезли с собой. Многие годами живут за границей, что на самом деле не способствует развитию письма. Поэтому эмигрантам я всегда советую переходить на тот язык, в котором они теперь живут. Именно для профессии писателя, редактора эмиграция опасна.
— На твой взгляд, возможен ли баланс, если ты хочешь сохранить связь с языком? Учитывая, что кто-то не выбирал уезжать. Эмигрантская литература разных времен — пласт нашей культуры, «эмигрантский русский» — тоже срез как будто некоторый.
— Согласна. И понятно, что мы часто не выбираем — уезжать или остаться. Баланс, наверное, возможен, благодаря постоянному общению с теми, кто живет в России. То есть общению не внутри того сообщества, которое сложилось на месте, а непрерывной коммуникации со всем многообразием русскоговорящих.
Есть примеры хороших переводчиков, живущих уже долгие годы в эмиграции, например, тот же Владимир Лукьянчук (чудесный!), но с совершенно живым и современным русским языком.
— Еще хотела спросить про кейсы из твоей работы, которые особенно важны для тебя.
— Первый — «Одиночка» Риты Ронжиной. Она ко мне пришла как жанровый автор. И сказала: я хочу в большую литературу, но не могу сама это сделать. Она прямо спросила, есть ли у нее талант и стоит ли вообще пытаться. Я ответила, что не вижу большой талант, но она умеет писать и всё постепенно сложится. За той первоначальной историей было сложно разглядеть настоящую Маргариту Ронжину. Рита на меня очень обиделась и закусила удила. Первую же главу переписывала раз шесть. Ее трудолюбие, желание доказать себе и мне, что она может, привели к психологически выверенному, хорошо написанному с точки зрения стилистики тексту. Он — для меня — о принятии и о проживании горя, но многие отмечают, что в нем хорошо подсвечена тема послеродовой депрессии, что несомненно так. Я предложила Рите подаваться на участие в [арт-кластере] «Таврида», в АСПИ (Ассоциация союзов писателей и издателей — прим. ред.). На «Тавриде» ее заметила главред «Альпины» Татьяна Соловьева. Завертелось, мы закончили текст, отдали дрожащими руками издателю. В итоге Рита подписала договор — и книга вышла. Это автор, за которого я болею всей душой.
Второй кейс — совсем другой. Ко мне пришла Анна Смолина — блогер, медийный человек. И это была именно книга блогера, автофикшн-история — тяжелая книга о жизни на улице, проституции и о том, как она из этого всего выбиралась. Анна сказала, что нацелена только на самиздат, ей удобно публиковаться на «Литресе» — она неплохо зарабатывает там на книгах. Мы сделали книгу «Поговори со мной, мама». Анна — человек очень активный, постоянно в каком-то движении. Ее энергетикой невозможно не проникнуться. Общение с ней и Ритой меня подтолкнуло к открытию бюро.
— Что будешь делать дальше?
— До конца года у меня уже всё расписано: книги, которые я буду редактировать, авторы, с которыми буду работать. Естественно, я хочу масштабироваться. У меня в планах сделать бюро полноценной компанией.
— Что заставляет тебя заниматься редактированием прямо сейчас?
— Помню, в найме я повторяла мантру: «Зато стабильно, зато есть работа». Но ты понимаешь, что завтра можешь не проснуться, ничего не сделав для себя. Не сделав то, что тебе нравится.
Меня очень закалила работа в 2006–2011-е годы. Закончилась Вторая чеченская, и эти мальчики-ветераны массово пошли писать мемуары, воспоминания для своих. Тиражи — 200 экземпляров, 100 экземпляров. Но всё равно их надо было причесывать. И вот это мне дало, наверное, самый большой иммунитет к любым ситуациям.
Я хочу работать дальше, я хочу помогать людям писать и делать классные книги.
Хотите больше текстов о важном, литературе и свободе? Подписывайтесь на телеграм-канал «Фальтера», чтобы не пропустить.
Если вам нравится наша работа, можете поучаствовать в сборе средств — это очень поддержит нас. Спасибо 🖤