Владимир Кошелев — поэт, переводчик, трансмедиальный художник, соредактор издательств «Полифем» и «Горгулья», а также бывший соредактор литературного журнала «Флаги». Недавно в SOYAPRESS вышел сборник Владимира «My blue song и другие песни».
Редактор издательства Михаил Бордуновский поговорил с Владимиром. Он рассказал, какой механизм запускает рождение стихов, как устроена эта аддикция и что поможет разобраться в современной поэзии.
Редактор издательства Михаил Бордуновский поговорил с Владимиром. Он рассказал, какой механизм запускает рождение стихов, как устроена эта аддикция и что поможет разобраться в современной поэзии.
— Как вы пришли к стихам?
— С детства я любил учить стихи. Сначала со мной занималась бабушка, а потом эстафету принял дедушка. Я выучил кое-какие ключевые тексты вроде «Двенадцати» Блока. Потом стал учить самостоятельно, чтобы похвастаться. Стоит заметить, что у нас в школе не считалось зазорным «хорошо» рассказывать стихи. Напротив, большинству это нравилось.
Писать стихи я начал в пятнадцать или шестнадцать лет, когда стал читать их в большом количестве, — не по необходимости, а так, для себя: в конце концов ты становишься зависимым от этого.
— С чего начинается работа над текстом современного поэта?
— Если вопрос подразумевает рассказ о том, как пишется стихотворение «современного» поэта, то я могу говорить лишь за себя — и, может быть, за нескольких своих друзей, впустивших меня в свой «рабочий кабинет». Но не думаю, что смогу удивить читателя — впрочем, это и не требуется.
Во-первых, меня подмывает ответить, что такое стихотворение пишется точно так же, как писалось стихотворение любой другой эпохи. С какого-то слова, вдруг заставляющего работать мозговой аппарат иначе, то ли меняя ритм его работы, то ли и вовсе выводя из строя, что может закончиться пересборкой и перезапуском. С какого-то чувства, сила которого не позволяет жить обыкновенно, как привык до этого. С какого-то события, вдруг появившегося на личной, исторической, политической или любой другой карте, которое невозможно игнорировать.
Во-вторых, сейчас изменилось само отношение к тексту, и этих отношений столько же, сколько пишущих. Кто-то в романтическом или в концептуализированном смысле продолжает нечто «выражать»; кто-то, напротив, стремится к тому, чтобы слова говорили лишь за само стихотворение, а не за его автора.
— Где проходит водораздел между «классической» — допустим, хорошо известной читателям — и «современной» поэзией, которая не так хорошо известна?
— Водораздел можно проводить по-разному. Если мы поставим рядом текст, созданный в эпоху Пушкина (кстати, а как бы вы определили ее границы?), и текст ныне актуального поэта, то увидим не просто водораздел, а настоящую пропасть. Но это лишь на первый взгляд, и пугаться этой бездны не стоит. Присмотревшись, мы поймем, что каждое из стихотворений — нечто эволюционировавшее, а значит — не только сохранившее память о, допустим, традиции, но и учитывающее то, чему только предстоит развиться. Выживание поэтического текста происходит как за счет приобретений, так и за счет отказа от чего-то. И речь точно не об «улучшении», — скорее, о необходимой степени убедительности, достичь которой каждый отдельный автор пытается по мере своих возможностей.
Для филологического удобства же можно придерживаться конкретных временных границ: «поэзия шестидесятых», «поэзия семидесятых» и так далее. Можно мыслить группами, почему нет: «лианозовцы», «метареалисты», «поколение „Вавилона“». А что современно и что нет, пусть каждый заинтересованный читатель определяет сам. В конце концов, сегодня пишется много «несовременных» текстов.
— Какие ключи мы можем подобрать к сложной современной поэзии и как научиться ее читать?
— Радостно, что вы используете множественное число, ведь так и есть — «ключей» много. Роль «ключа» может сыграть и контекст («стихи, написанные после <...>»), и тема (например, шоковая травма), и способ, которым создано стихотворение (искусственный интеллект, коллаж и даже, прости господи, лего-поэзия, — в общем, кто во что горазд). Или, например, география: если чем-то современный литературный процесс и может похвастаться, так это внимательным отношением к авторам с периферии, региональным тусовкам. Своего рода ключом становится и трансмедиальность: интересуют компьютерные игры? Прекрасно — вот вам подборка стихотворений на эту тему. Относиться к такому можно как угодно, но учитывать, думаю, необходимо.
Кое-что в вашем вопросе вызывает у меня несогласие: «сложная современная поэзия». Сама позиция по отношению к сегодняшним стихам как к сложным представляется мне непродуктивной, ведь сложность в современной поэзии — точно не самоцель, скорее, побочный эффект. Более того, сложнее ли современные стихи, чем, например, стихи Стефана Малларме? Или Бодлера? Учитывая, что переводчики к ним возвращаются до сих пор и предлагают новые варианты прочтения, соответствующие нынешним реалиям. Попробуйте сравнить переводы Бодлера, выполненные Цветаевой, и переводы, сделанные нашим современником, поэтом и издателем Игорем Булатовским. Что сложнее? Думаю, ответить с ходу не получится.
Отвечая на вторую часть вашего вопроса, будет уместно вспомнить, — особенно после моего призыва к сравнению разных переводов, — статью прекрасного поэта, переводчика и филолога-классика Григория Дашевского, которая так и называется: «Как читать современную поэзию»:
«Нет уже никаких цитат: никто не читал того же, что ты; а если и читал, то это вас не сближает. Время общего набора прочитанного кончилось, апеллировать к нему нельзя. Работает та речь, которая уместна в данной ситуации: мгновенной ситуации, как она сложилась между нами, которую мы оба видим одинаково, — и только на это мы можем опираться. У нас ведь практически всегда получается объяснить то, что мы действительно хотим сказать, в ситуации необходимости. Когда нужно объяснить дорогу к дому, если человек не знает этого ориентира, я подскажу ему другой; если мы что-то реально знаем, то мы свободны в выборе слов, мы обходимся и без логики, и без ссылок на прочитанное».
В общем, если не читали этот текст, обязательно прочтите. Во-первых, Дашевскому удается довольно точно и «популярно» (не в жутком смысле слова) прояснить кое-что про поэзию после Серебряного века, — да и про поэзию как таковую в принципе. Во-вторых, вы почувствуете то наслаждение, которое, вероятно, испытывает археолог, найдя нечто, страшно привязанное к своему времени, к своему контексту. Но обнаруживает он это нечто в абсолютно иных обстоятельствах. Что-то такое я чувствую из-за текста Дашевского. Он не только предлагает убедительную интерпретацию поэтической реальности нулевых и десятых годов, но и заставляет задуматься: «окей, а что с поэзией сегодня?». И здесь стоит пользоваться всеми доступными ключами, поскольку современная поэзия — это не какой-то сундук с сокровищами, но лабиринт со множеством дверей. В который можно зайти, но вот выйти…
Фото из личного архива Владимира Кошелева
— В чем главные особенности вашего подхода к поэтической работе? Как собиралась книга «My blue song и другие песни»?
— Я пишу по двум похожим между собой причинам: из-за необходимости это делать и из-за невозможности этого не делать. Такая как бы ловушка. Конечно, можно не писать несколько месяцев, вообще не притрагиваться к словам в связи с какой-то поэтической задачей, но это почти невыносимо. Никакого пафоса: просто ты так быстро свыкаешься с тем, что писание стихов тебе «помогает», что обходиться без него уже трудно. Почему-то хочется процитировать полностью стихотворение Льва Лосева. Кому-то он известен прежде всего как друг Бродского, но поверьте, это лишь один из статусов его мощной «человекопоэтической» идентичности:
Подумаешь тоже, работа!
Поэтом быть приятно и легко,
пусть легкие черны от никотина.
Пока все трудятся, поэт, скотина,
небесное лакает молоко.
Все «муки слова» — ложь для простаков,
чтоб избежать в милицию привода.
Бездельная, беспечная свобода —
ловленье слов, писание стихов.
Поэт чирикать в книжках записных
готов, как свиноматка к опоросу.
А умирают рано те из них,
кто знает труд и втайне пишет прозу.
Но, быть может, про отвыкание тоже уместно говорить, правда, про это я знаю мало — среди моих пишущих близких отвыкнуть не получилось ни у кого. Деконструировать свое писание — получилось. Высмеять его — получилось. Отвыкнуть — нет. Так что пишу я время от времени, но все-таки пишу, и меня такое положение дел вполне устраивает.
Если же углубляться, то каждое новое стихотворение пишется немного иначе, чем предыдущее. На близкой дистанции это не всегда видно, но на дальней — да. Книга собиралась в течение пяти лет, начиная со времен Литинститута и заканчивая 2024 годом. Сборник именно это и позволил мне сделать — увидеть то, как изменилось мое письмо. После московской презентации сборника, Владимир Фещенко, прекрасный специалист и переводчик американской поэзии, сказал мне: «Какой интересный путь ты прошел — от Эмили Дикинсон до Каммингса». И я удивился, потому что сам этого пути не видел. Да, были какие-то первые знакомства и поэтические влюбленности, которые я хорошо помню; прекрасно известно мне и про мои последние увлечения и привязанности, например, к тому же Каммингсу. Но увидеть маршрут я смог лишь спустя время, со стороны, в чужих глазах. И это очень ценно.
— Расскажите, пожалуйста, о вашей редакторской деятельности в издательствах «Полифем» и «Горгулья», в литературном журнале «Флаги». Что вам дал этот опыт?
— Скажу честно, я не то чтобы получаю огромное удовольствие от редакторской деятельности. В большинстве своем редактор независимого журнала или издательства занимается коммуникацией, порой странной, с разными авторами, тоже разной степени странности. Проще всего, конечно, с мертвецами: они народ добрый в отличие от нас.
Если бы у меня был выбор не заниматься этим, я бы не занимался, но так сложился образ жизни, и теперь от этого уже не отвертеться. Я отпахал какое-то количество лет во «Флагах», в общем-то, кроме нескольких мгновений счастья от результатов собственной работы ничего не получив. Но надеюсь, что кого-то сам сделал счастливее, предложив публикацию или другое участие в этом проекте.
Понимаете, конечно, все это пытается претендовать на какую-то «независимость», но это бред. Звучит красиво, конечно, и можно даже погордиться, что вот, мол, ты не такой как все, сидишь и делаешь свой независимый проект. Да нет. Это просто другая зависимость, ничего более. Да, намного приятнее делать «свой» журнал, чем сидеть и пилить государственные бабки.
Если вдруг у кого-то возникнет идея сделать еще один локальный и независимый проект, ну что ж, позволю себе сказать следующее: готовьтесь, что слово «спасибо» будет звучать намного реже, чем вы думаете; смиритесь с тем, что это нужно предельно маленькому количеству человек; попытайтесь делать только то, что нравится именно вам, но будьте любезны, если что, идти на компромиссы; найдите себе высокооплачиваемую работу, потому что на этих проектах вы не только не заработаете, но и потеряете.
— На какие важные поэтические имена стоит обратить внимание человеку, начинающему свой читательский путь в поэзии? Какие проекты могут оказаться для него путеводными?
— И все-таки, чтобы никого не обидеть, перечислять имена я не буду. Прочтите все, что найдете. Что-то из этого близко и мне или моим друзьям. Что-то окажется близко авторам, с чьими стратегиями письма я не то чтобы соприкасаюсь. Но это не важно: решать только вам, что из этого хорошо, а что нет. А точнее, что из этого убедительно.
Поэтические проекты, эстетически разнообразные и показательные, что касается наполнения, даю в алфавитном порядке: FEMINIST ORGY MAFIA, Poetica, «Воздух», «Всеализм», «Кварта», «на коленке», «несовременник», «Перевод», «подстрочник», «Флаги», «Химеры», «Хлам».
Это не все, но и этого будет достаточно, чтобы решить, нужно ли вам вообще это.
Редактор: Ева Реген
«Фальтер» публикует тексты о важном. Подписывайтесь на телеграм-канал, чтобы не пропустить.
Хотите поддержать редакцию? Вы можете поучаствовать в сборе средств. Спасибо 🖤