Издательство Ad Marginem выпустило книгу «Приключения среди птиц» английского натуралиста Уильяма Генри Хадсона, увидевшую свет в 1913 году.
Автор делится сентиментальными, ироничными, поэтичными наблюдениями. Размышляя о птицах и человеческой природе, Хадсон обращается к литературе, музыке, антропологии и географии, а также призывает к ответственности птицеловов, охотников и коллекционеров.
С разрешения издательства «Фальтер» публикует отрывок, посвященный красоте и свободе птичьего мира.
Автор делится сентиментальными, ироничными, поэтичными наблюдениями. Размышляя о птицах и человеческой природе, Хадсон обращается к литературе, музыке, антропологии и географии, а также призывает к ответственности птицеловов, охотников и коллекционеров.
С разрешения издательства «Фальтер» публикует отрывок, посвященный красоте и свободе птичьего мира.
Подыскивая на книжных полках, что бы этакое почитать, читатель обыкновенный не преминет открыть книгу и пробежаться глазами по ее первым строчкам, лишь для того чтобы ощутить аромат страниц и понять, придется ли тот «по душе» его носу. Впрочем, не будем умалять заслуги названия: что, как не оно, ввело нос читателя в область его интересов. Зная об этой привычке читателя, с самого начала хочу предупредить его о том, что на последующих страницах он не найдет приключений одиночки-птицелова, на которые как бы намекает название, — захватывающих записок о долгих ночах в плоскодонке под напористым северным ветром, пробирающим до костей через плотный шерстяной свитер, ботфорты и матросскую куртку; как не найдет и триумфальных фейерверков из тысяч огненных свинцовых горошин, разящих бесчисленные стаи диких уток и голубей, чирков, нырков и шилохвостей, и так много зим подряд, покуда истребляемая пернатая братия не падет числом настолько, что герою придется покинуть излюбленную дельту и двинуть куда-нибудь побережьем, или найти за тридевять земель такое место, куда не ступала нога массового убийцы до него. Нет, эта книга не об охотничьих авантюрах, вопреки своему названию, и если бы в наше время существовала мода на витиеватые имена, ей бы куда более подошло название «Приключения души, грубой ли, чуткой ли, среди оперенных шедевров творения». Теперь, во всяком случае, читатель понимает, откуда произрастает название книги, и лучше представляет, что за ним скрыто.
Кажется, автор подводит читателя к тому, что тот держит в руках очередную книгу о птицах. Позвольте же оправдаться.
Англия — страна небольшая, и птиц у нас водится немного: двести или триста видов (в зависимости от того, учитываются ли перелетные), и все они на слуху. Среди всех классов живых существ птицы наиболее заметны, а мы — нация не только наблюдающая, но и пишущая; книги же о птицах пишутся с елизаветинских времен (справедливости ради, первая из них (1544) была даже доелизаветинской), причем в последние сто лет их выпуск набрал и продолжает набирать невиданные обороты, так что сегодня мы имеем около дюжины птичьих новинок ежегодно. А в них все о тех же нескольких птицах! Многие из нас полагают, что птичья тема набила оскомину. «Что, очередная книга о птицах? — удивляется один мой друг. — У тебя ведь уже было несколько, три или четыре, точно не помню. Я, конечно, в птицах не силен, но не могу поверить, что тебе не хватило всех предыдущих страниц. Я надеялся, ты завязал. Вокруг столько тем: человек, к примеру, который стоит многих малых птиц. Дал ты маху, что и говорить».
Не сомневаюсь, что если бы он разбирался в птицах, ему бы не пришло на ум упрекнуть меня в выборе предмета, ведь, при всей несметности наблюдающих за птицами и пишущих о них, гораздо больше тех, кому невдомек ни птичья жизнь, ни волшебство той радости, которую птицы могут доставить нам.
Первооткрыватели птиц живут среди нас, и пусть истории их открытий всем давно известны, восторг их подлинен. Вот подруга вашего знакомого делится результатом опыта высыпания крошек на подоконник: откуда ни возьмись, возникает и принимается клевать крохотная птичка, причудливая, словно маленькая сказочная фея, нет, не воробей, не малиновка, она никогда раньше таких не видела — яркая, вертлявая, на головке хохолок, вся голубая, а снизу желтая — красавица писаная, и движения какие-то нездешние. Всю жизнь, говорит, прожила в этой стране, а такую птичку вижу впервые. А вдруг это какая-нибудь редкая гостья из-за дальних морей, где птицы ярче и живее?
Или пару лет назад получаю с севера Англии письмо от друга по перу, проводящего отпуск на ферме, мол, как жаль, что тебя нет рядом, как минимум потому, что каждый день его дом посещают с визитом необыкновенные птицы. Он думает, что это какой-то местный вид, который наверняка не встречается у нас на юге, и просто сгорает от любопытства. И раз уж у меня нет возможности приехать, он попробует их описать. Таинственные незнакомцы, числом дюжиной или более, появляются каждое утро после завтрака, когда мой приятель с работниками кормят птиц на лугу. Размером гости с дрозда, клювы желтые, длинные, острые, оперение исчерна-пурпурное с зеленым и до того глянцевое, что на солнце искрится серебром. И все в мелкую белую или кремовую крапинку. Очень красивые птицы, а ведут себя как необычно! Набрасываются на крошки так, что воробьи кидаются врассыпную, дерутся между собой за лакомые кусочки; а когда насытятся, вспархивают на крышу, где вьются между труб, и скачут по черепице, чистя перышки, свистя, щебеча, позвякивая, и что там еще имеется в арсенале странных звуков.
Мой ответ, что это скворцы, сильно огорчил друга: было тяжело признать, что он посчитал за редких неземных созданий банальных скворцов, которые, как он полагал, знакомы ему с самого детства. Позднее он признался, что никогда не видел скворцов вблизи — только на пастбищах, издалека и в стаях, представляя их лишь как что-то невразумительно черное.
Если бы леди, открывшая лазоревку (иначе говоря, синюю синицу), или мой друг, засвидетельствовавший скворцов, продолжили свои птичьи изыскания, им открылась бы сотня других видов, с расцветкой не менее великолепной и повадками не менее оригинальными, а кое у кого — и более.
То же самое можно сказать и об изобилии книг на птичьи темы. Им вовсе не обязательно повторяться. Когда автор делает героями своего романа, научного или художественного, собственных друзей и знакомых, градус их привязанности вполне может снизиться или даже совершенно обвалиться. Конечно, это при условии, если читатель узнает себя в портрете персонажа, что вовсе не обязательно, ведь персонажи, что бы ни говорил мистер Стэнхоуп Форбс¹, не всегда суть продукты «чистого реализма». Но пока читатель смотрит на героя, в котором еще не факт, что признает себя, чувства автора к своему персонажу неизбежно изменяются. Если не стесняться выражений, это похоже на чувства мальчика к поедаемому апельсину. Что взять с высосанной шкурки? Нет, ни на секунду нельзя сомневаться, что в своем намерении выскоблить факты писатель испытывает к подопытным друзьям искреннюю симпатию, и в этом поиске он сродни портретисту. Мотивы его чисты, и перемена чувств здесь иного рода. Написав собственную версию портрета, автор глядит на нее и видит, насколько она лучше, насколько бесконечно интересней, нежели оригинал, и прежняя при- вязанность неизбежно меняется, в конечном итоге целиком доставаясь этой версии. То ли дело, когда мы любовно пишем портреты наших пернатых друзей. Даже повторяя их из книги в книгу, мы ни капли не рискуем обесценить свои чувства к ним. Наоборот, стоит нам перевести взгляд с портрета на оригинал, мы тут же видим, как жалок — с глаз долой, из сердца вон — плод наших самых искренних усилий. Как я мог не заметить эту игру цвета, эти грациозные движения, этот поворот головки — что общего у них с моей мазней; так, рисую заново! — зачин для очередного провала, очередной мазни, достойной украсить стены разве что чулана.
И вовсе не обязательно быть натуралистом, поэтом или художником, чтобы разглядеть и признать, что лучшее в птицах — всеми нами ощущаемое и нам передающееся чувство свободы и радости. Их бытие — дикое, вольное, счастливое, совершенно нездешнее — сравнимо с миром ангелов и фей, но теплая красная кровь, но пульсирующее, сродни нашему, сердце, но филигранные чувства и острый разум, но столь же богатая палитра эмоций — как много в них от нас. Кровинушка, сестричка, к вящей славе и радости облаченная в перья: твердые, как кремень, легкие, как воздух, прозрачные, как кисея; и крылья, воспаряющие над нашей сухопутностью. Найдется ли на всей земле сердце, не испытавшее этот восторг? Конечно, нет!
¹ Стэнхоуп Форбз (1857–1947) — ирландский художник, один из виднейших представителей колонии художников Ньюлинской школы (колонии художников в рыбацкой деревушке Ньюлин).
«Фальтер» публикует тексты о важном. Подписывайтесь на телеграм-канал, чтобы не пропустить.
Хотите поддержать редакцию? Прямо сейчас вы можете поучаствовать в сборе средств. Спасибо 🖤
Хотите поддержать редакцию? Прямо сейчас вы можете поучаствовать в сборе средств. Спасибо 🖤