Осенью издательство SOYAPRESS выпустило роман «Любовь к шестерым» прозаика и поэтессы Екатерины Бакуниной.
В 1935 году этот текст не только продолжил темы романа «Тело», но и наметил новые пути женской эмигрантской литературы на русском языке. «Любовь к шестерым» и в наше время остается фактурным, смелым произведением, считает SOYAPRESS. Текст впервые видит свет как отдельная книга.
С разрешения издательства «Фальтер» публикует отрывок, посвященный любви и измене.
В 1935 году этот текст не только продолжил темы романа «Тело», но и наметил новые пути женской эмигрантской литературы на русском языке. «Любовь к шестерым» и в наше время остается фактурным, смелым произведением, считает SOYAPRESS. Текст впервые видит свет как отдельная книга.
С разрешения издательства «Фальтер» публикует отрывок, посвященный любви и измене.
18+
***
Что же я такое — чудовище ли безнравственности, телом оплачивающее нематериальные блага, получаемые от вас, так же, как проститутка — материальные, бесстыдная ли развратница с извращенной душой или самая обыкновенная женщина — такая, как есть? Порочна ли я?
В сомнении, в раскаяньи, в тревоге, в отчаяньи я припадаю к вам же, нарушившему автоматический ход моей жизни, зарываюсь лицом у вас на груди, и вы, чувствуя мое смятение, отзываетесь на него и крепко меня к себе прижимаете («Что с тобой, дорогая, — ну, поделись же со мной, тебе будет легче»). Мне становится легче от этих слов, но вы сами замкнули мне уста своей ревнивой нетерпимостью, и я уже не могу говорить вам всего и остаюсь со своим необходимым молчанием — обманом. Я обманываю всех — мужа, детей, вас (мою осуществленную любовь), Р. (мою неосуществимую любовь) и себя.
А хочу правды.
__________________________
Послезавтра я вас увижу. Я ли? Иногда мне кажется, что та женщина, которая отдается и которой я в себе не подозревала до нашей с вами близости, вовсе не я, до такой степени она непохожа на меня-мать, меня-жену, меня — хозяйку прочно поставленного дома.
Или же я перешагиваю в другое существование, возможность которого скрыта в каждом.
__________________________
Вы философски мыслящий, свободный внутренне человек, для которого наедине — душа с душой и тело с телом — границ не существует. Извне же вы нерушимо ограничили себя понятиями чести, достоинства, гордости, и вы всегда находитесь в состоянии мнительной самообороны, предвосхищающей самую возможность того, чтобы была хотя бы в ничтожной степени задета ваша «личность». Ради охраны этого отвлеченного понятия там, где умысел отсутствует, а налицо только случайность. Но вы не допускаете даже видимости небрежения к себе, а не только самого небрежения. В любви же вам в высшей степени присущ собственнический, атавистический инстинкт, в который культура внесла лишь ту поправку, что вы найдете в себе силу в любой момент отказаться от присвоенного вами (или делегированного вам мною) права собственности, если вам покажется, что оно хотя бы предположительно может быть нарушено. В этом есть какая-то доля тупости, несмотря на весь ваш ум (в значительной, впрочем, степени взятый напрокат из книг) и нервно-любовную чуткость. И есть покоряющий меня деспотизм в такой безрассудной, пламенной, всепоглощающей, не выносящей никакого раздела любви.
Но она не выжгла во мне того, что было до вас, и прошлое мое сосуществует с настоящим. И она не заполняет всецело мое настоящее — я не вся с вами, потому что всю меня вы не приемлете. Вы берете меня лишь такую, какою я, по-вашему, должна быть. Чтобы сохранить вас, мне приходится таить мои неприемлемые для вас черты.
Я бы страстно желала не быть вынужденной это делать.
__________________________
Я люблю вашу любовь ко мне. И вас. Во всяком случае, вы имеете власть надо мной. Вы тончайший исследователь сокровенной части моего существа и ввели меня в самое себя, как в неисследованную страну. И вы ведете меня все дальше и дальше в глубь тропических джунглей, куда я следую за вами не без робости и иногда даже не без отвращения, но эти чувства сменяются покорным восхищением, потому что вы беспримерно отважны, и ваша отвага оказывается оправданной.
Джунгли!.. Одна мысль о том, что я в них вернусь, сдирает с меня ту личину, которую я ношу дома. Послезавтра не только одежда, но и кожа моя, выкупанная и надушенная, будет другая, изменится выражение глаз, иначе сложится рот, и иная будет душа. Послезавтра я буду безудержной...
__________________________
...с легким стоном я потянулась. От затылка по спине покатились нежные щекочущие шарики и рассыпались, как брызги. У тела есть своя память. На мгновение оно воспроизвело отголосок высшего доступного ему наслаждения и тотчас же захотело вас. Я оказалась беззащитной перед отчетливой ясностью телесных воспоминаний и нестерпимостью желания.
Если это естественно, то, значит, не может быть осуждаемо. Но почему же мне стыдно себя самой?
Прежняя я, спокойно и сдержанно отдававшаяся мужу и не знавшая ваших изощренных ласк, беспощадно судит эту — с ее опытом.
Горячие щеки. Страстно стиснутый рот.
Обрывки мыслей.
Нераскаянность и в то же время самоупреки.
Куда кинуться с такой душой? К Богу? Но если он существует и действительно все видит и знает, то это ужасно. Есть нечто, что надо делать тайно даже от себя. И хотя Творец должен быть ответственным за свое творение, но это не исключает стыда перед Творцом. Стыд бессмысленно непреодолим.
Знаю, что я на все вправе, но страшусь этого права.
И как бы я себя ни оправдывала — так, что выходит, что даже и оправдываться не в чем, ибо нет вины, — я, судящая, не могу отрешиться от сознания, что в том, что мы с вами делаем (красота это или низость), есть, несмотря ни на что, мерзостность, возмущающая мою совесть.
И нельзя, чтобы кто-нибудь обо всем догадался.
Предрассудок? Привычка рабски оценивать явления или просто трусость? Или нравственный инстинкт?
Но этот беспокойный инстинкт в значительной мере перестал бы давать себя чувствовать при некотором перемещении несущественных для самих моих действий правовых переборок. Ведь на оценку мою моих поступков влияет то, что вы не муж, а муж не любовник.
Что же я такое — чудовище ли безнравственности, телом оплачивающее нематериальные блага, получаемые от вас, так же, как проститутка — материальные, бесстыдная ли развратница с извращенной душой или самая обыкновенная женщина — такая, как есть? Порочна ли я?
В сомнении, в раскаяньи, в тревоге, в отчаяньи я припадаю к вам же, нарушившему автоматический ход моей жизни, зарываюсь лицом у вас на груди, и вы, чувствуя мое смятение, отзываетесь на него и крепко меня к себе прижимаете («Что с тобой, дорогая, — ну, поделись же со мной, тебе будет легче»). Мне становится легче от этих слов, но вы сами замкнули мне уста своей ревнивой нетерпимостью, и я уже не могу говорить вам всего и остаюсь со своим необходимым молчанием — обманом. Я обманываю всех — мужа, детей, вас (мою осуществленную любовь), Р. (мою неосуществимую любовь) и себя.
А хочу правды.
__________________________
Послезавтра я вас увижу. Я ли? Иногда мне кажется, что та женщина, которая отдается и которой я в себе не подозревала до нашей с вами близости, вовсе не я, до такой степени она непохожа на меня-мать, меня-жену, меня — хозяйку прочно поставленного дома.
Или же я перешагиваю в другое существование, возможность которого скрыта в каждом.
__________________________
Вы философски мыслящий, свободный внутренне человек, для которого наедине — душа с душой и тело с телом — границ не существует. Извне же вы нерушимо ограничили себя понятиями чести, достоинства, гордости, и вы всегда находитесь в состоянии мнительной самообороны, предвосхищающей самую возможность того, чтобы была хотя бы в ничтожной степени задета ваша «личность». Ради охраны этого отвлеченного понятия там, где умысел отсутствует, а налицо только случайность. Но вы не допускаете даже видимости небрежения к себе, а не только самого небрежения. В любви же вам в высшей степени присущ собственнический, атавистический инстинкт, в который культура внесла лишь ту поправку, что вы найдете в себе силу в любой момент отказаться от присвоенного вами (или делегированного вам мною) права собственности, если вам покажется, что оно хотя бы предположительно может быть нарушено. В этом есть какая-то доля тупости, несмотря на весь ваш ум (в значительной, впрочем, степени взятый напрокат из книг) и нервно-любовную чуткость. И есть покоряющий меня деспотизм в такой безрассудной, пламенной, всепоглощающей, не выносящей никакого раздела любви.
Но она не выжгла во мне того, что было до вас, и прошлое мое сосуществует с настоящим. И она не заполняет всецело мое настоящее — я не вся с вами, потому что всю меня вы не приемлете. Вы берете меня лишь такую, какою я, по-вашему, должна быть. Чтобы сохранить вас, мне приходится таить мои неприемлемые для вас черты.
Я бы страстно желала не быть вынужденной это делать.
__________________________
Я люблю вашу любовь ко мне. И вас. Во всяком случае, вы имеете власть надо мной. Вы тончайший исследователь сокровенной части моего существа и ввели меня в самое себя, как в неисследованную страну. И вы ведете меня все дальше и дальше в глубь тропических джунглей, куда я следую за вами не без робости и иногда даже не без отвращения, но эти чувства сменяются покорным восхищением, потому что вы беспримерно отважны, и ваша отвага оказывается оправданной.
Джунгли!.. Одна мысль о том, что я в них вернусь, сдирает с меня ту личину, которую я ношу дома. Послезавтра не только одежда, но и кожа моя, выкупанная и надушенная, будет другая, изменится выражение глаз, иначе сложится рот, и иная будет душа. Послезавтра я буду безудержной...
__________________________
...с легким стоном я потянулась. От затылка по спине покатились нежные щекочущие шарики и рассыпались, как брызги. У тела есть своя память. На мгновение оно воспроизвело отголосок высшего доступного ему наслаждения и тотчас же захотело вас. Я оказалась беззащитной перед отчетливой ясностью телесных воспоминаний и нестерпимостью желания.
Если это естественно, то, значит, не может быть осуждаемо. Но почему же мне стыдно себя самой?
Прежняя я, спокойно и сдержанно отдававшаяся мужу и не знавшая ваших изощренных ласк, беспощадно судит эту — с ее опытом.
Горячие щеки. Страстно стиснутый рот.
Обрывки мыслей.
Нераскаянность и в то же время самоупреки.
Куда кинуться с такой душой? К Богу? Но если он существует и действительно все видит и знает, то это ужасно. Есть нечто, что надо делать тайно даже от себя. И хотя Творец должен быть ответственным за свое творение, но это не исключает стыда перед Творцом. Стыд бессмысленно непреодолим.
Знаю, что я на все вправе, но страшусь этого права.
И как бы я себя ни оправдывала — так, что выходит, что даже и оправдываться не в чем, ибо нет вины, — я, судящая, не могу отрешиться от сознания, что в том, что мы с вами делаем (красота это или низость), есть, несмотря ни на что, мерзостность, возмущающая мою совесть.
И нельзя, чтобы кто-нибудь обо всем догадался.
Предрассудок? Привычка рабски оценивать явления или просто трусость? Или нравственный инстинкт?
Но этот беспокойный инстинкт в значительной мере перестал бы давать себя чувствовать при некотором перемещении несущественных для самих моих действий правовых переборок. Ведь на оценку мою моих поступков влияет то, что вы не муж, а муж не любовник.
«Фальтер» публикует тексты о важном. Подписывайтесь на телеграм-канал, чтобы не пропустить.
Хотите поддержать редакцию? Прямо сейчас вы можете поучаствовать в сборе средств. Спасибо 🖤