Георгий Эфрон — обожаемый сын Марины Цветаевой. Интеллектуал, мизантроп и ценитель красивой одежды. Он был воспитан во Франции, вернулся в Россию подростком и погиб на фронте в девятнадцать лет.
Юноша стал героем книги историка и писателя Сергея Белякова «Парижские мальчики в сталинской Москве». Сейчас документальный роман находится в списке финалистов «Большой книги». Читайте об этом важном тексте, посвященном расцвету сталинской эпохи глазами русских парижан, в рецензии критика Владиславы Васильевой.
В 1925 году Марина Цветаева родила сына Георгия, по-домашнему — Мура. Всё как она хотела: это был очень умный, очень особенный, очень красивый мальчик. Мура растили во Франции, но всегда говорили ему, что он истинно русский. Мама прививала любовь к России, отец — к Советскому Союзу. В 1939 году, когда Муру было 14 лет, Марина Цветаева привезла его в Москву. Потому, что ранее туда уехали ее муж и дочь, Сергей и Ариадна Эфрон. Потому, что остаться было невозможно после отъезда мужа.
Мур прибывает в Советский Союз в 14 лет, проходит вместе с матерью много лишений, часто болеет, затем в 16 переживает самоубийство Цветаевой и в 19 погибает на фронте.
В 2007 году в печать выходят дневники Георгия Эфрона, написанные как раз в советский период — и производят впечатление разорвавшейся бомбы. За Муром устанавливается черная репутация тяжелого эгоиста, мизантропа, ужасного человека.
В 2010 году дневники Георгия Эфрона читает историк и писатель Сергей Беляков. В 2011 году он пишет статью в «Новый мир» под названием «Парижский мальчик Георгий Эфрон между двумя нациями», где исследует феномен личности, по рождению принадлежащей одной культуре, а воспитанной в другой — и в итоге не принятой ни одной из них. Статья уже носит в себе все зачатки будущей книги, читается как художественное произведение и, я бы сказала, как поэма.
Для написания «Парижских мальчиков в сталинской Москве» автор прежде всего исследует весь круг чтения Мура. Затем всю мемуаристику, так или иначе описывающую нужный период. Беседует с очевидцами событий. Исследует множество источников: подшивки советских газет за тот период, «Книгу о вкусной и здоровой пище», «Справочник единых отпускных и розничных цен на продовольственные товары по гор. Москве», программы радиопередач и многое-многое другое.
Название книги «Парижские мальчики в сталинской Москве» представляется мне интригующим. «Парижские мальчики» как нечто архитипичное и «сталинская Москва» как что-то очень стереотипное, снабженное намертво приклеенным ярлыком. И о чем же тогда эта книга? О нарядных, любезных ловеласах в застенках НКВД? О веселых светских львятах в лапах деспотической тирании? Начиная читать, не предполагаешь, с какой быстротой автор избавит тебя от всех стереотипов. И в то же время подтвердит каждое слово в названии книги. В ней заявлены два главных героя: Георгий Эфрон и Дмитрий Сеземан, но так уж сложилось, что документальных материалов о Георгии неизмеримо больше, чем о Дмитрии. И самый бесценный с исторической точки зрения источник — дневник Георгия, в который он писал практически ежедневно.
Время, исследуемое автором на основании дневников Георгия Эфрона — с 1939-го по 1944 год. С приезда Мура в Советский Союз до его гибели. Какие-то пять лет, но за эти годы успело разрушиться абсолютно всё, что было в его жизни: семья, прошлое, будущее. Каждый последующий шаг, начиная со злополучного решения ехать в СССР, только ухудшал ситуацию.
Шаг первый: Сергей Эфрон увлекся идеями коммунизма и начал сотрудничать с органами внешней разведки Советского Союза. Автор приводит столько фактов и подробностей этого увлечения, ссылаясь на множество источников, что вдруг ловишь себя на мысли: идеи действительно светлые, сколько великих умов увлекалось ими, и потом — это же родина, и у молодого государства действительно много врагов... как не помочь? Кто, если не мы? И вот уже автор ведет тебя уверенной рукой по пути своих героев.
Шаг второй: Цветаева берет четырнадцатилетнего сына и едет вслед за мужем. Так Мур оказывается в Советском Союзе. Муж и старшая дочь Цветаевой в тюрьме, а Марина с сыном, как ни странно, не так уж плохо устроены.
«По подсчетам Цветаевой, с 15 января по 15 июня 1940 года она заработала 3840 рублей, включая гонорары за редактуру. Получается в среднем 768 рублей в месяц — в три раза больше среднего заработка в медицине, в два с лишним раза больше квалифицированного рабочего».
Мур имел карманные деньги и возможность развлекаться, потакать своей любви к красивым вещам. Одноклассники вовсе не презирали его за репрессированных отца и сестру — они и не знали. Сталинская Москва — витрина страны, богатый красивый город. Писатели, актеры, любая творческая интеллигенция живут в нем как короли, как новая аристократия. Невероятные деньги. Невероятные возможности.
«Если партийные вожди старались не демонстрировать своего благополучия, то элита творческая была куда менее стеснительна. „Я пишу стихотворные фельетоны в большой газете, за каждый фельетон платят мне столько, сколько получает путевой сторож в месяц. Иногда требуется два фельетона в день“, — признавался в дневнике Юрий Олеша».
При этом:
«Драматурги, сценаристы и особенно актеры зарабатывали много больше прозаиков и поэтов. Михаил Зощенко за тоненькую книжку рассказов (два авторских листа) получил 2000 рублей. Популярнейший тогда артист Владимир Хенкин читал эти рассказы с эстрады и всего за три концерта заработал те же две тысячи».
Мур — удивительный мальчик. И… всем чужой в Советском Союзе. Мур ехал на родину родителей в твердом убеждении, что он русский. Но все видят в нем иностранца, и чем дольше Георгий живет в Союзе, тем больше приходит к выводу, что всё-таки он француз. Мур изо всех сил пытается полюбить советскую литературу, советскую музыку, советское кино, но поздно.
О этот вопль подростков всех времен: «Вообрази, я здесь одна, никто меня не понимает!» Кто же в Советском Союзе поймет Мура с его любовью ко всему французскому, начиная с философии и заканчивая красивой одеждой. С его страстью к парикмахерским. С его карьерными амбициями. С его мизантропией, сарказмом, осознанным эгоизмом. С его желанием обладать красивой взрослой женщиной — постоянно приходится напоминать себе при чтении дневников, что ему пятнадцать, шестнадцать. И всё бы ничего, если бы не война. Далее только по наклонной. Уход из жизни Цветаевой ужасает так, словно мы об этом не знали заранее. А как же сын? Кому, кроме своих матерей, нужны эти неприятные, надменные подростки, считающие себя взрослыми? Кто проведет ее сына по жизни?
Затем — одно ошибочное решение Мура за другим. Василий Аксенов, врач по первой профессии, читая дневники Мура, делает вывод: «Он был болен детским диабетом: у Мура были язвы на ногах и патологический аппетит».
«Детский» — звучит как название болезни, которую ребенок «перерастет». Но не в этом случае. Детский диабет — это то, что мы сейчас называем диабетом I типа, инсулинозависимым диабетом. Аутоиммунное заболевание, неизлечимо, а если не колоть инсулин — смертельно. Цветаева упоминает, что Мур стал «слабым». Отсюда утрата сил, интереса к жизни и к женщинам, голод, который сводил Мура с ума (тоже симптом) и даже привел к воровству. Мизантропичность, вечная раздражительность Мура также является одним из очень характерных симптомов высокого уровня глюкозы в крови. Если бы Марина была рядом, если бы показала его врачам, всё сложилось бы иначе. Инсулин в СССР начали производить с 1928 года, можно было бы жить и жить. И в армию бы не призвали.
До изобретения инсулина от быстрой смерти ребенка спасало лишь резкое ограничение рациона. Потом больной все равно умирал — от голода и осложнений диабета. Получается, голод в эвакуации, возможно, помогал Муру выжить, но он же мешал поставить уже, наконец, этот злосчастный диагноз. И от всего этого так больно становится читать о его планах на жизнь, о его уверенности в своей счастливой звезде. Дмитрий Сеземан, кстати, на войне выжил и прожил прекрасную, длинную жизнь.
Мур умер от прямого попадания снаряда или бомбы в грузовик, в котором он ехал, тела не осталось. Война ли его погубила? Страна ли? Или то, что его так и не показали хорошему врачу? Судьба мальчика, которому Бог отсыпал таланта, внешности, характера, рассудительности, целеустремленности, — и полностью лишил какой-либо опоры и поддержки в жизни. Всё против Мура. Более того, я так и не смогла понять причин, по которым современники и читатели дневников Мура упрекали его за эгоизм и плохой характер. Всё, что ставят ему «в вину» — это описание нормального, здорового переходного возраста, пусть даже с небольшой поправкой на признаки диабета.
Сергей Беляков писал о контрастах довоенной Москвы, о личности на грани культур и наций, но судьба Мура вызывает боль.
Литературный редактор: Ева Реген
«Фальтер» публикует тексты о важном, литературе и свободе. Подписывайтесь на наш телеграм-канал, чтобы не пропустить.
Хотите поддержать редакцию? Прямо сейчас вы можете поучаствовать в сборе средств. Спасибо 🖤