«Секс с фон Триером» — какой он? Весьма поэтичный

Андрей Бычков. Секс с фон Триером. Санкт-Петербург: Jaromír Hladík Press, 2022


Сюжет «Секса» развивается вокруг крематория «Васингтон», построенного в пандемию в заповедной лесной зоне России. Сюда приезжает великий фон Триер, чтобы снимать фильм.

Догвилль — Мандерлей — Васингтон. Только российской глубинки и не хватало фонтриеровскому очарованию.

Но искусство, как водится, неотделимо от жизненных драм. Главному герою, предложившему датскому режиссеру сценарий, придется разделить с ним возлюбленную.

Андрей отправил ему работу, чтобы произвести впечатление на бывшую девушку Нику, а тот одновременно возвеличил его и сломал. Приехал снимать фильм по сценарию, но завел отношения с Никой, для которой Андрей так распинался. Сюжет переливается трагедиями и телесностью, но у меня в какой-то момент появлялась странная гипотеза, что нет у Ники секса с фон Триером. Просто безжалостность фонтриеровских методов, о которых не раз дискутировала пресса, схожа с физической близостью. Причем жестокой и не очень приятной.

Андрей Бычков — автор андеграундный в том смысле, что его произведения не подчиняются привычным правилам текста. Бычков не следует за ожиданиями читателя: книга не то, чем кажется, не то, что есть в аннотации. Я бы охарактеризовала текст как поэтическую киновизуальную балладу. Более того, балладу героическую. Только героика проявляется здесь не в привычно-бравадном понимании, а в том, что обычные люди оказываются достаточно смелыми, чтобы жить эту жизнь.

Мы начали забывать нечто важное: каким мир был, когда он только-только замкнулся в пределах квартиры. Какими людьми мы чувствовали себя в то время? Роман Бычкова в том числе и об обстоятельствах вокруг, когда кажется, что всё выступает против тебя, а сил сопротивляться стремительному потоку Большой истории попросту нет. Когда наблюдаешь за черным дымом трубы крематория Васингтона и с сожалением вспоминаешь Илью Кабакова: «В будущее возьмут не всех». Возможно, Бычков иронизирует не менее Кабакова, который противопоставлял «великих» тем неперспективным гражданам, что останутся за бортом новой жизни. Можем ли мы в своем маленьком Васингтоне достигнуть фонтриеровского величия? Пожалуй, да, потому что на деле мы все герои похожих масштабов: требуем сна и еды, совершаем похожие фрикции и в общем-то физически близимся к смерти. О таком будущем остается только иронизировать.

Повествование движется от лица разных героев: Андрея, что написал сценарий и концентрированно скучает по бывшей девушке Нике, пожилого деревенского учителя, пострадавшего от злополучного ковида, той самой Ники, которая с дьявольским очарованием мстит бывшему. Предметы наделяются субъектностью и оживают. Люди же могут субъектность потерять, превратившись в тревожные картонные фигурки. В силуэты, которые наблюдают за симуляциями реальности.

Персонажи беззастенчиво делятся самым гнилым или тяжелым. Учитель не дичится собственной почти подсудной порочности. Андрей неистово жалеет себя. Ника «сидит, вся голая, на кровати, желтая и синяя, как какой-то яичный желток, в ожидании, что сейчас ее будут пробовать на язык». Фон Триер велик и ужасен. Но будто бы есть кто-то еще в тексте. Беспристрастный наблюдатель.

В то время как фон Триер задается вопросом, сможет ли он обмануть действительность, автор-наблюдатель фиксирует ее. Выдумка получается убедительной, ровно как фильмы фон Триера, когда мы одновременно и верим и не верим происходящему. Допустим, можем ли мы всерьез думать, что бог говорил с героиней фильма «Рассекая волны» и требовал спасти искалеченного мужа за счет собственного нравственного падения? В какой-то момент Фон Триер становится настолько жесток, что не верить становится невозможно: было бы слишком больно думать, что все эти испытания — бред сумасшедшей. Режиссер путает нас и оставляет в мороке визуального. И Бычков путает нас наваждением текстовым.

Поэтический язык Бычкова одновременно манит и сбивает с мысли: человек оказывается «разложенным на священную пыль, фосфоресцирующую по углам», на кладбищах ползут «целые континенты печали», даже диван «нажирается молью, кашляет чихает, скотина», а коридор «разворачивается как лист».

Бычков играет также разными жанрами. В книгу вклиниваются рецензии, музыкальные диктанты и песни. А в бессвязных диалогах подчас будто перепутаны реплики. Язык выступает на первый план, становится важнее сюжета. Вторую главу Бычков превращает в «хохмат ха-церуф» — науку о комбинировании букв, где буквы выступают не элементами действительности, а указанием на путь познания.

Параллельно идут съемки: «Ларс навалился. Камера ближе. <...> Сначала секс, а любовь потом». Кажется, «Васингтон» — биение тех самых Эроса и Танатоса: герои бесконечно торопятся снять фильм, потому что — помни о смерти, которая совсем рядом. В наше время любое действие может оборваться на полпути.

И чтобы вы окончательно поняли, как трудно может быть с этим текстом: я читала его полгода (здесь могла бы быть шутка про самый длительный секс в моей жизни). Это не говорит о романе ни хорошо, ни плохо, но говорит, на самом деле, о методе построения текста. Перенасыщенность и запутанность — не для всех приятные спутники. Но если принять хаос мира как данность и искать в окружающем сакральные символы, получится замечательно.


Литературный редактор: Ева Реген


Ранее «Фальтер» публиковал рецензию Ивана Родионова «Да здравствуют сложно и далека» о книге Андрея Бычкова «Лучше Ницше, чем никогда».

Хотите больше текстов о важном, литературе и свободе? Подписывайтесь на телеграм-канал «Фальтера», чтобы не пропустить.

Если вам нравится наша работа, можете поучаствовать в сборе средств — это очень поддержит редакцию. Спасибо 🖤