Сложный, но важный текст про первый раз. Девушка решается на это, чтобы почувствовать себя живой после потери. И вероятно, всё должно было быть совсем иначе.
Героиня рассказа «Бледная поганка» любит подолгу рассматривать ботанические атласы и говорит, что цветы прекрасны, а люди — лишь изредка. Первый сексуальный опыт тоже наводит ее на мысли о ботанике. Финал текста шокирует, и в этом — его правда.
Автор Алла Леонова начала писать стихотворения лет 12 назад. Прошла курсы литшкол, поступила в сценарную мастерскую ВГИКа. Публиковалась с поэзией на портале «Полутона». Ведет телеграм-канал «За шкафом у соседа».
Героиня рассказа «Бледная поганка» любит подолгу рассматривать ботанические атласы и говорит, что цветы прекрасны, а люди — лишь изредка. Первый сексуальный опыт тоже наводит ее на мысли о ботанике. Финал текста шокирует, и в этом — его правда.
Автор Алла Леонова начала писать стихотворения лет 12 назад. Прошла курсы литшкол, поступила в сценарную мастерскую ВГИКа. Публиковалась с поэзией на портале «Полутона». Ведет телеграм-канал «За шкафом у соседа».
— Текст рассказа писала в рамках одного задания для литшколы. Перед этим прочла «Темноту» Чехова. Уж не знаю, какие струны затронул удивительно емкий, короткий, но очень глубокий рассказ Антона Павловича. Однако получилось то, что получилось.
Я писала о первом сексуальном опыте героини, но кажется, с опытом взросления главным стало принятие смерти самого близкого человека — ее деда.
Бледная поганка
Мы познакомились на школьной дискотеке.
Я сидела в углу и долго наблюдала за происходящим на танцполе фарсом: как неумело кривлялись мои одноклассницы, как Машка тверкала перед Мироновым, а жирные близнецы из параллельного класса гоготали, кто-то снимал на камеру. Через пару минут явилась математичка и разогнала ребят. Музыку поставили классическую. Отличники пригласили отличниц. Это было так нелепо. Мне нравилось. Жизнь такая и есть — сплошная нелепость.
Ко мне подсел парень. Мне показалось, что я его прежде не видела.
— Я никогда не иду за всеми, — не знаю, почему я так тогда сказала, но мне это показалось оригинальным.
— Правильно делаешь. А я Антон!
Он сам был большой нелепостью, и именно этим меня тогда и подкупил: долговязый и какой-то беззащитный.
Через пару дней я узнала, что Антон уже не школьник: выпустился в прошлом году, а еще торговал тем, что было запрещено называть. Он уже не казался мне таким беззащитным. Чуть позже мне рассказали, что он любит девственниц и даже ведет список, где отмечает всех невинных девчонок, с которыми переспал. «Как в кино» — подумала я и рассмеялась.
Наступило лето, каникулы, я и думать забыла про Антона.
В одну из зноем сочащихся июльских ночей умер мой дедушка.
Похороны прошли. Я не пролила ни одной слезинки ни до, ни во время, ни после. Дни тянулись, душные, вязкие и нелепые. Бабушка была сама не своя, много плакала и неожиданно много читала. Мама торчала на работе, ей, очевидно, было невмоготу возвращаться домой и заставать бабушку в таком состоянии. Я старалась как-то помочь. Но больше всего мне хотелось исчезнуть или сделать что-то такое, чтобы почувствовать себя живой.
Отец оставил нас, едва мне исполнилось восемь. Вечерами, перетекающими в бесконечность ночей, я часто не могла уснуть, обвивала ногами одеяло, как будто седлаю невидимого крылатого коня и лечу в черноту.
В мои десять мама вручила книгу, где было всё о строении мужчины, всё о строении женщины. В моей жизни не было никаких сюрпризов, я не впадала в истерику, подобно одноклассницам, увидев кровь на трусах в женской раздевалке, а тихо ждала, что это со мной скоро случится…
Когда все начали встречаться, целоваться на переменках, я стала зависать в школьной библиотеке, подолгу рассматривая ботанические атласы. Цветы были прекрасны, люди — лишь изредка.
Дедушка был мне вторым отцом. Он учил меня географии, травил анекдоты, а летом давал кисть и банку местами подсохшей водоэмульсионки: я красила забор и получала свои первые карманные деньги. Учил водить машину, показывал, как проверять уровень масла, и много смеялся. Мы вместе смотрели новости и спорили о политике. И если можно так сказать, я была дедушкина внучка. Он дал мне столько любви, сколько не смог, даже если бы захотел, дать мой кочевой отец…
В июле мне исполнилось восемнадцать. В один из пустых летних вечеров я вспомнила про Антона, вспомнила жадно и с силой, как будто он мог мне дать ощущение жизни, ибо время, болтающееся вокруг, словно развязанные шнурки, было подобно анестезии.
Мы встретились у него дома. Дурацкая квартира. Хоть он был старше меня, поступил на первый курс института, название которого я не помнила ни тогда, ни теперь, его комната больше походила на логово мальчишки-подростка: плейстейшн, плакатики, бардак, носки, спутанные провода, полуразобранный системный блок и вечно закрытые окна. И почему парни никогда не проветривают?
— Ты уверена, что хочешь? — Антон робко интересовался, правда ли я желаю потрахаться. Действительно странно. И спрашивать такое странно, и вваливаться, как я, без прелюдий, странно.
Кажется, его кровать еще не остыла от любви: говорили, он спит с Машкой, а она была известной шлюхой.
Может, он любил ее? Но честолюбие не позволило отказаться от своего предложения, так хотелось поставить галочку в список.
Антон как-то испортился за лето, перестал быть желанным, я не могла понять, почему. На носу его красовался здоровенный прыщ. Он достал член из штанов и начал дрочить.
Я ничего не делала: смотрела только, как у бедолаги ничего не выходит, как он пыхтит, пытаясь возбудиться. А потом вдруг сказала:
— Покажи список!
— Какой список? — удивленно спросил он.
— Список, — я покраснела, — ну, говорят, каждую девчонку, с которой ты спишь, ты…
— Говорят! — злобно перебил Антон, — а что еще говорят?
Ничего не получалось. Он было поцеловал меня в родинку на плече, но вдруг стыдливо отвернулся. «Господи, какой же мерзкий белый прыщ» — подумала я, теребя резинку трусов.
Антон опять приблизился ко мне, дышал в ухо, изо рта его воняло, он снова неловко достал член из штанов и водил рукой вверх-вниз. Член его чем-то напоминал бледную поганку. Я так любила рассматривать иллюстрации ядовитых грибов в ботаническом атласе школьной библиотеки…
Удивительно, но вся эта мерзость в тот момент не имела для меня никакого значения. Боль оглушает нас, вводит в состояние фрустрации и равнодушия. Так вот мне было всё равно.
Я успела только и сказать «Ой», как по телу разлилось липкое томление, он взял меня за талию и неумело повалил на кровать, чертыхаясь, стащил трусы, а дальше произошло то, о чем я зимними вечерами читала в голландской книжке по половому воспитанию.
Хлоп-хлоп-хлоп-хлоп.
Я ждала чего-то: боли, удовольствия, ощущения. Но было пусто и мертво.
Он пробовал поднять мои ватные ноги. Я чувствовала себя куклой. Он продолжал: хлоп-хлоп, хлоп-хлоп.
Потом раздалось надрывное мычание, и всей тяжестью своего тела Антон покрыл меня.
— Я кончил.
Я расплакалась. Наконец-то до меня дошло. Жизнь больше не будет прежней.
Мне больше не с кем будет спорить о политике, мне больше некому будет наперебой называть столицы всех-всех государств…
Я моментально собралась и ушла.
Литературный редактор: Ева Реген
Автор обложки: Ира Копланова
Я сидела в углу и долго наблюдала за происходящим на танцполе фарсом: как неумело кривлялись мои одноклассницы, как Машка тверкала перед Мироновым, а жирные близнецы из параллельного класса гоготали, кто-то снимал на камеру. Через пару минут явилась математичка и разогнала ребят. Музыку поставили классическую. Отличники пригласили отличниц. Это было так нелепо. Мне нравилось. Жизнь такая и есть — сплошная нелепость.
Ко мне подсел парень. Мне показалось, что я его прежде не видела.
— Я никогда не иду за всеми, — не знаю, почему я так тогда сказала, но мне это показалось оригинальным.
— Правильно делаешь. А я Антон!
Он сам был большой нелепостью, и именно этим меня тогда и подкупил: долговязый и какой-то беззащитный.
Через пару дней я узнала, что Антон уже не школьник: выпустился в прошлом году, а еще торговал тем, что было запрещено называть. Он уже не казался мне таким беззащитным. Чуть позже мне рассказали, что он любит девственниц и даже ведет список, где отмечает всех невинных девчонок, с которыми переспал. «Как в кино» — подумала я и рассмеялась.
Наступило лето, каникулы, я и думать забыла про Антона.
В одну из зноем сочащихся июльских ночей умер мой дедушка.
Похороны прошли. Я не пролила ни одной слезинки ни до, ни во время, ни после. Дни тянулись, душные, вязкие и нелепые. Бабушка была сама не своя, много плакала и неожиданно много читала. Мама торчала на работе, ей, очевидно, было невмоготу возвращаться домой и заставать бабушку в таком состоянии. Я старалась как-то помочь. Но больше всего мне хотелось исчезнуть или сделать что-то такое, чтобы почувствовать себя живой.
Отец оставил нас, едва мне исполнилось восемь. Вечерами, перетекающими в бесконечность ночей, я часто не могла уснуть, обвивала ногами одеяло, как будто седлаю невидимого крылатого коня и лечу в черноту.
В мои десять мама вручила книгу, где было всё о строении мужчины, всё о строении женщины. В моей жизни не было никаких сюрпризов, я не впадала в истерику, подобно одноклассницам, увидев кровь на трусах в женской раздевалке, а тихо ждала, что это со мной скоро случится…
Когда все начали встречаться, целоваться на переменках, я стала зависать в школьной библиотеке, подолгу рассматривая ботанические атласы. Цветы были прекрасны, люди — лишь изредка.
Дедушка был мне вторым отцом. Он учил меня географии, травил анекдоты, а летом давал кисть и банку местами подсохшей водоэмульсионки: я красила забор и получала свои первые карманные деньги. Учил водить машину, показывал, как проверять уровень масла, и много смеялся. Мы вместе смотрели новости и спорили о политике. И если можно так сказать, я была дедушкина внучка. Он дал мне столько любви, сколько не смог, даже если бы захотел, дать мой кочевой отец…
В июле мне исполнилось восемнадцать. В один из пустых летних вечеров я вспомнила про Антона, вспомнила жадно и с силой, как будто он мог мне дать ощущение жизни, ибо время, болтающееся вокруг, словно развязанные шнурки, было подобно анестезии.
Мы встретились у него дома. Дурацкая квартира. Хоть он был старше меня, поступил на первый курс института, название которого я не помнила ни тогда, ни теперь, его комната больше походила на логово мальчишки-подростка: плейстейшн, плакатики, бардак, носки, спутанные провода, полуразобранный системный блок и вечно закрытые окна. И почему парни никогда не проветривают?
— Ты уверена, что хочешь? — Антон робко интересовался, правда ли я желаю потрахаться. Действительно странно. И спрашивать такое странно, и вваливаться, как я, без прелюдий, странно.
Кажется, его кровать еще не остыла от любви: говорили, он спит с Машкой, а она была известной шлюхой.
Может, он любил ее? Но честолюбие не позволило отказаться от своего предложения, так хотелось поставить галочку в список.
Антон как-то испортился за лето, перестал быть желанным, я не могла понять, почему. На носу его красовался здоровенный прыщ. Он достал член из штанов и начал дрочить.
Я ничего не делала: смотрела только, как у бедолаги ничего не выходит, как он пыхтит, пытаясь возбудиться. А потом вдруг сказала:
— Покажи список!
— Какой список? — удивленно спросил он.
— Список, — я покраснела, — ну, говорят, каждую девчонку, с которой ты спишь, ты…
— Говорят! — злобно перебил Антон, — а что еще говорят?
Ничего не получалось. Он было поцеловал меня в родинку на плече, но вдруг стыдливо отвернулся. «Господи, какой же мерзкий белый прыщ» — подумала я, теребя резинку трусов.
Антон опять приблизился ко мне, дышал в ухо, изо рта его воняло, он снова неловко достал член из штанов и водил рукой вверх-вниз. Член его чем-то напоминал бледную поганку. Я так любила рассматривать иллюстрации ядовитых грибов в ботаническом атласе школьной библиотеки…
Удивительно, но вся эта мерзость в тот момент не имела для меня никакого значения. Боль оглушает нас, вводит в состояние фрустрации и равнодушия. Так вот мне было всё равно.
Я успела только и сказать «Ой», как по телу разлилось липкое томление, он взял меня за талию и неумело повалил на кровать, чертыхаясь, стащил трусы, а дальше произошло то, о чем я зимними вечерами читала в голландской книжке по половому воспитанию.
Хлоп-хлоп-хлоп-хлоп.
Я ждала чего-то: боли, удовольствия, ощущения. Но было пусто и мертво.
Он пробовал поднять мои ватные ноги. Я чувствовала себя куклой. Он продолжал: хлоп-хлоп, хлоп-хлоп.
Потом раздалось надрывное мычание, и всей тяжестью своего тела Антон покрыл меня.
— Я кончил.
Я расплакалась. Наконец-то до меня дошло. Жизнь больше не будет прежней.
Мне больше не с кем будет спорить о политике, мне больше некому будет наперебой называть столицы всех-всех государств…
Я моментально собралась и ушла.
Литературный редактор: Ева Реген
Автор обложки: Ира Копланова
Хотите больше текстов о важном, литературе и свободе? Подписывайтесь на телеграм-канал «Фальтера», чтобы не пропустить.
Если вам нравится наша работа, можете поучаствовать в сборе средств — это очень поддержит редакцию. Спасибо 🖤
Если вам нравится наша работа, можете поучаствовать в сборе средств — это очень поддержит редакцию. Спасибо 🖤