В 2009 году Ким Тхюи поразила международную литературную сцену своим дебютным текстом «Ру», сюжет которого перекликается с ее историей беженства из Вьетнама, работы, учебы, создания семьи и воспитания ребенка с аутизмом.
«Ру. Эм» — две повести о тех, кто побывал в аду, выжил и остался человеком. Посвящение людям, чьи судьбы искалечила вьетнамская война. В этом месяце книгу в переводе Александры Глебовской и Анастасии Захаревич выпустит Polyandria NoAge — сейчас можно оформить предзаказ.
С разрешения издательства «Фальтер» публикует фрагмент из «Эм».
«Ру. Эм» — две повести о тех, кто побывал в аду, выжил и остался человеком. Посвящение людям, чьи судьбы искалечила вьетнамская война. В этом месяце книгу в переводе Александры Глебовской и Анастасии Захаревич выпустит Polyandria NoAge — сейчас можно оформить предзаказ.
С разрешения издательства «Фальтер» публикует фрагмент из «Эм».
ЗАРОЖДЕНИЕ ИСТИНЫ. СНОВА ИДЕТ ВОЙНА. По всей зоне конфликта в трещины зла просачивается добро, отыскивает там себе место. Героизм дополняется предательством, любовь флиртует с самопожертвованием. Противники все сближаются, при этом у них одинаковая цель: превозмочь. И в этом процессе, едином для обеих сторон, человечность являет себя одновременно во всей своей силе, глупости, трусости, лояльности, величии, низменности, невинности, невежестве, доверии, жестокости, отваге... поэтому и война. Снова.
Я буду рассказывать вам чистую правду — или, как минимум, правдивые истории, но истории неполные, незавершенные, невнятные. Ведь мне все равно не удастся восстановить для вас, какого именно оттенка синевы было небо в тот момент, когда моряк Роб читал письмо возлюбленной, а повстанец Винх в то же время писал свое по ходу передышки, в миг обманчивого покоя. Было ли небо нежно-голубым, или лазурным, или лиловатым, или сиреневым? Когда рядовой Джон обнаружил список повстанцев в горшке муки из маниоки, сколько там было килограммов этой муки? Была ли мука свежемолотой? Какой была температура воды, когда господина Юта сбросили в ствол шахты — прежде, чем сержант Питер заживо сжег его огнеметом? Весил ли господин Ют вполовину меньше сержанта Питера или всего на треть? И сильно ли Питера донимал зуд от комариных укусов?
Ночи напролет я пыталась представить себе демарш Трависа, робость Гоа, испуг Ника, отчаяние Туан, раны от снарядов у одних и победы других в лесу, в городе, под дождем, в грязи... Каждую ночь, размеченную стуком кубиков льда, падающих в контейнер моей холодильной машины, разыскания вновь и вновь приводили меня к выводу, что никогда моему воображению не воссоздать реальности во всей ее полноте. Существует свидетельство одного солдата, где он вспоминает: он видел, как противник оголтело мчится на штурмовой танк, а на плече у него винтовка М67 длиной 1 метр 30 сантиметров, весом семнадцать килограммов. Перед солдатом этим находился человек, готовый умереть, уничтожая своих врагов, готов был уничтожать их, умирая, готов был даровать смерти ее триумф. Как вообразить себе такое вот самоотречение, такую беззаветную преданность делу?
Как представить себе, что мать способна пробраться с двумя маленькими детьми через джунгли, преодолев расстояние в несколько сотен километров? Одного она будет привязывать к ветке, чтобы защитить от диких зверей, другого уносить вперед, привязывать тоже, а потом возвращаться за первым и совершать тот же путь снова. Однако эта женщина сама рассказывала мне про эту свою прогулку голосом воительницы девяносто двух лет от роду. Мы с ней беседовали шесть часов, но я так и не выяснила многих подробностей. Я забыла ее спросить, где она взяла веревки, сохранились ли у детей и поныне следы на теле. Кто знает, может, эти воспоминания стерлись вовсе, осталось единственное — вкус диких клубней, которые она сперва пережевывала, чтобы потом накормить детей? Кто знает…
И если при чтении этих историй о предсказуемой одержимости, о неразделенной любви или рядовом героизме у вас будет сжиматься сердце, помните, что истина во всей ее полноте запросто могла бы вызвать у вас либо остановку дыхания, либо приступ эйфории. В этой книге истина раздроблена, фрагментарна, недостижима — как во времени, так и в пространстве. Остается ли она при этом истиной? Предоставлю вам дать на это собственный ответ, в котором прозвучит отзвук вашей собственной истории, собственной истины. Я же тем временем обещаю вам достичь в словах, которые последуют, определенной упорядоченности переживаний и неизбежной неупорядоченности чувств.
Я буду рассказывать вам чистую правду — или, как минимум, правдивые истории, но истории неполные, незавершенные, невнятные. Ведь мне все равно не удастся восстановить для вас, какого именно оттенка синевы было небо в тот момент, когда моряк Роб читал письмо возлюбленной, а повстанец Винх в то же время писал свое по ходу передышки, в миг обманчивого покоя. Было ли небо нежно-голубым, или лазурным, или лиловатым, или сиреневым? Когда рядовой Джон обнаружил список повстанцев в горшке муки из маниоки, сколько там было килограммов этой муки? Была ли мука свежемолотой? Какой была температура воды, когда господина Юта сбросили в ствол шахты — прежде, чем сержант Питер заживо сжег его огнеметом? Весил ли господин Ют вполовину меньше сержанта Питера или всего на треть? И сильно ли Питера донимал зуд от комариных укусов?
Ночи напролет я пыталась представить себе демарш Трависа, робость Гоа, испуг Ника, отчаяние Туан, раны от снарядов у одних и победы других в лесу, в городе, под дождем, в грязи... Каждую ночь, размеченную стуком кубиков льда, падающих в контейнер моей холодильной машины, разыскания вновь и вновь приводили меня к выводу, что никогда моему воображению не воссоздать реальности во всей ее полноте. Существует свидетельство одного солдата, где он вспоминает: он видел, как противник оголтело мчится на штурмовой танк, а на плече у него винтовка М67 длиной 1 метр 30 сантиметров, весом семнадцать килограммов. Перед солдатом этим находился человек, готовый умереть, уничтожая своих врагов, готов был уничтожать их, умирая, готов был даровать смерти ее триумф. Как вообразить себе такое вот самоотречение, такую беззаветную преданность делу?
Как представить себе, что мать способна пробраться с двумя маленькими детьми через джунгли, преодолев расстояние в несколько сотен километров? Одного она будет привязывать к ветке, чтобы защитить от диких зверей, другого уносить вперед, привязывать тоже, а потом возвращаться за первым и совершать тот же путь снова. Однако эта женщина сама рассказывала мне про эту свою прогулку голосом воительницы девяносто двух лет от роду. Мы с ней беседовали шесть часов, но я так и не выяснила многих подробностей. Я забыла ее спросить, где она взяла веревки, сохранились ли у детей и поныне следы на теле. Кто знает, может, эти воспоминания стерлись вовсе, осталось единственное — вкус диких клубней, которые она сперва пережевывала, чтобы потом накормить детей? Кто знает…
И если при чтении этих историй о предсказуемой одержимости, о неразделенной любви или рядовом героизме у вас будет сжиматься сердце, помните, что истина во всей ее полноте запросто могла бы вызвать у вас либо остановку дыхания, либо приступ эйфории. В этой книге истина раздроблена, фрагментарна, недостижима — как во времени, так и в пространстве. Остается ли она при этом истиной? Предоставлю вам дать на это собственный ответ, в котором прозвучит отзвук вашей собственной истории, собственной истины. Я же тем временем обещаю вам достичь в словах, которые последуют, определенной упорядоченности переживаний и неизбежной неупорядоченности чувств.
«Фальтер» публикует тексты о важном, литературе и свободе. Подписывайтесь на наш телеграм-канал, чтобы не пропустить.
Хотите поддержать редакцию? Прямо сейчас вы можете поучаствовать в сборесредств. Спасибо 🖤