Издательство Inspiria выпустило сборник зарисовок Екатерины Белоусовой «Самое ценное во мне».
Сомневающаяся невеста, путешественник по Амазонке, приютившая больную птицу молодая пара, матери и их дети — герои этих текстов остро чувствуют свою отчужденность и связанность с другими.
С разрешения издательства «Фальтер» публикует отрывок из рассказа, давшего название сборнику, о пустоте внутри.
Летом перед нашей встречей с Костей, год и несколько месяцев назад, в Москве было прохладно, шли дожди. Я придумала простой план — вылечить себя сменой места. Я не знала, какое именно место мне нужно, и для начала переехала в индустриальный район, в белую просторную комнату четыре на восемь с личным балконом, выходя на который, я впитывала гул машин и нигилизм окраины. Воздух здесь говорил: не торопись, все равно не успеешь.
Свою студию в зеленом районе, взятую в ипотеку, я сдала на те же три месяца, что планировала провести тут. Разница между сдачей и арендой покрывала обязательный платеж. Разница между видом на парк, днем принадлежавший коротким офисным бранчам, а вечером — хипстерам и велосипедам, и видом на широкое шоссе, по которому днем и ночью шел поток легковых и грузовых автомобилей, разница между видами из окон отражала разлад между тем, кем я могла бы быть, и кем была.
Мне нравилось, что этот переезд больше напоминал сборы в отпуск, чем переезд, мне нравилось, что жилье это дешево и чисто, что оно уже обустроено чужой рукой и я могу про себя ругать или хвалить его отстраненно, безответственно. Чужое легче, чем свое.
Соседка уходила на работу в восемь — я отчетливо слышала, как она идет в душ, готовит завтрак и закрывает дверь. И приходила в шесть или десять — размеренность ее привычек давала нам возможность почти не пересекаться. Я не могла с уверенностью сказать даже, какой у нее цвет волос, потому что на показе комнаты она была брюнеткой, а при моем заселении — блондинкой.
В новой комнате не было занавесок, только легкий тюль — обозначение приватности. Днем и ночью тут был свет и не было сна. Между первым и вторым часом ночи предметы и воздух сгущались, окрашиваясь чернильно-белой дымкой. Проходила минута, другая, третья, и дымка начинала отступать: стол, стул, шкаф выбирались из чернильного плена победителями — праздничными, золотыми.
Глядя на это преображение, я мечтала повторить его. Вместе с ними выплыть из лунного царства, праздновать победу, ощущая, что я больше не принадлежу холодным и сумрачным мирам, стирающим мои границы, придающим всему иную, пугающую форму. Но вместо праздника, вместо обновления на меня накатывали слезы. Ночью я смотрела на вещи, удерживала их во внимании, а утром плакала, сложно сказать, отчего. Может быть, от усталости. В конце концов, я действительно мало спала. Я бодрствовала не бесцельно. Я бодрствовала, чтобы решить. Иногда я записывала варианты развития событий — в тетради или на листах «А4», но никогда не приходила к решению. Больше того, что я не могла ничего решить, меня мучила только банальность: моего выбора и моего страха.
Засыпала я ближе к обеду. Сонливость накатывала сверху, спускалась вниз от потяжелевшего затылка в плечи, шла по спине и ногам. И тогда я сдавалась, но не сразу. Ложась на диван, я обязательно открывала книгу, делая вид, что читаю. Иногда я и правда читала, всегда разные книги — предложение или два, страницу или две — надеясь найти что-то, что увлечет меня больше, даст подсказку. Однажды это почти случилось, я наткнулась на книгу «Год отдыха и релакса» — про девушку, глотающую таблетки, чтобы как следует выспаться. Была ли я похожа на нее? О да, я была так же пуста, как она, но ее целеустремленности, ее страсти во мне не было. Она желала сна. Границы не пугали ее, цель и средства были понятны. Я же боялась сна, я не хотела его: он, думала я, помешает мне понять.
В четыре или пять дня звонила мама. Она спрашивала, почему у меня странный голос, ем ли я, когда я начну искать работу. Обычно я отвечала, что уже подбираю вакансии, но после того, как мне попалась книга про релакс, я стала говорить, что решила отдохнуть пару месяцев.
С прошлой работы я ушла с денежным парашютом — конечно, не золотым, но для меня совершенно неожиданным, если учесть, что должность я занимала среднюю. В результате у меня на счете были три месячные зарплаты, которые, при желании, можно было растянуть месяца на четыре, или, если совсем скромно, на пять.
Весь прошлый год мое время мне не принадлежало: с десяти до семи мои мысли и действия были отданы машинам и процессам, которые я пыталась полюбить, потому что без попыток любить их они были бы невыносимы. Вечерами я ходила на уроки французского, в спортзал и кино. По субботам приезжала к своему парню или он приезжал ко мне, и выходные мы проводили в постели, занимаясь сексом и листая соцсети. Порой мы смотрели фильмы, ели чипсы или заказывали еду, но делали это редко, потому что фильмы, доставка и еда требовали напряжения большего, чем мы оба чаще всего могли себе позволить.
Мне нравились эти островки пустоты, в которых мы могли позволить себе быть никем. Это была не та мучительная пустота, которая окутывала и душила меня в комнате без занавесок над шоссе. Это была чувственная, инстинктивная совместность, в которой каждый из нас получал разрядку. Мы не были чужими друг другу, хотя и не увлекались разговорами по душам. Физическая притягательность и нежность не были главными. Иногда мы вовсе не занимались любовью. Наша связь была товариществом, похожим на товарищество спортсменов: нашим спортом было «отдохни-от-этой-недели» — спорт, если подумать, ничем не хуже любого другого.
Когда на меня обрушилось время, я стала неспособна к этому спорту, хотя сначала пыталась следовать знакомым рецептам. Жила в студии в приятном зеленом районе, следила за вакансиями и договаривалась о собеседованиях, по-прежнему появлялась в спортзале и на французском, смотрела кино. Но выходные перестали быть прежними. Долгое ничегонеделание утратило свой вкус — я больше не уставала достаточно, чтобы его ценить. Мой напарник делал вид, что не замечает перемен во мне. Но он замечал и беспокоился, ведь он привык ко мне, он ценил меня, он меня знал.
Тогда я еще могла вернуться обратно. Если бы мое резюме одобрили, если бы я опять встроилась в привычный ритм. Но мне не перезванивали, время разрасталось. У меня появилась привычка ходить пешком. Во время этих прогулок она и выросла по-настоящему. Она по-настоящему все и сломала. Любовь.
«Фальтер» публикует тексты о важном. Подписывайтесь на телеграм-канал, чтобы не пропустить.
Хотите поддержать редакцию? Прямо сейчас вы можете поучаствовать в сборе средств. Спасибо 🖤