В этом году все мы находили утешение в разном — в том числе спасались словами. Многие из них уже были сказаны писателями. Сегодня мы произносим их снова.
Редакторы «Фальтера» выбрали книги разных времен, которые резонировали с ними в 2022-м. Среди этих текстов — «Легенда об Уленшпигеле» Шарля де Костера о борьбе за свободу, антифашистский роман «Обезьяна приходит за своим черепом» Юрия Домбровского и «Имени такого-то» Линор Горалик о судьбе врачей и пациентов психиатрической лечебницы во время войны.
Наши очень личные рассказы об этих книгах — конечно, на деле попытка выразить собственные чувства.
Редакторы «Фальтера» выбрали книги разных времен, которые резонировали с ними в 2022-м. Среди этих текстов — «Легенда об Уленшпигеле» Шарля де Костера о борьбе за свободу, антифашистский роман «Обезьяна приходит за своим черепом» Юрия Домбровского и «Имени такого-то» Линор Горалик о судьбе врачей и пациентов психиатрической лечебницы во время войны.
Наши очень личные рассказы об этих книгах — конечно, на деле попытка выразить собственные чувства.
Ева Реген, главный редактор
«Легенда об Уленшпигеле» Шарля де Костера
— В 2022-м я думала об этой книге едва ли не каждый день. Возможно, потому, что она — про охоту на ведьм, тюрьмы и казни. А еще — про борьбу за свободу.
Роман бельгийского писателя был опубликован в 1867 году. В истории мировой литературы он остался одним из величайших произведений. Я испытываю перед этим текстом трепет, какой принято испытывать перед Библией. Возможно, из-за того, как он написан.
Тиль Уленшпигель — персонаж нидерландского и немецкого фольклора. Он — обаятельный плут, который обводит всех вокруг пальца. Шарль де Костер делает его протестантским героем времен Нидерландской революции. Тиль рождается в один день с испанским королем Филиппом II — в интерпретации писателя флегматичным садистом, с наслаждением наблюдающим за казнями на костре. Пропасть между взглядами Тиля и Филиппа выльется в восстание против испанского владычества.
Возлюбленная Уленшпигеля — Неле — дочь ведьмы, наследующая ее умения. Это одна из моих любимых пар в литературе: добрый трикстер и любящая ведьма.
Чем меня поражает эта книга? Конечно, прежде всего эпичностью, размахом. Но такое свойство имеют много книг. Что заставляет меня любить «Легенду об Уленшпигеле»,так это сочетание высокого и низкого. «Пепел Клааса стучит в мое сердце, я хочу спасти землю Фландрскую» — фраза, которую произносит Уленшпигель в память об отце, сожженном на костре. Его же авторству принадлежат другие слова, адресованные императору Карлу V: «Ваше величество! Прежде чем меня повесят, подойдите, пожалуйста, ко мне и поцелуйте меня в те уста, которыми я не говорю по-фламандски».
Такое напряжение — по мне. Кстати, заодно рекомендую советский фильм «Легенда о Тиле» (1976). Ни книга, ни кинолента актуальности не потеряли. Мне лично они помогают сохранять стойкость и помнить о главном — о свободе.
Ира Копланова, фоторедактор
«Имени такого-то» Линор Горалик
— Этот роман, опубликованный в нынешнем году, кажется, моментально попал во все уважаемые литературные подборки. Он подвернулся мне ненароком, стал панацеей и той редкой находкой, от которой невозможно отдышаться, откреститься и отвернуться. Звучное имя Линор Горалик воскресло в памяти оплаканными в подростковости строками «Те, кто нас любили, ничему нас не научили. Нас всему научили те, кто нас не любил» (кажется, я могла бы использовать их в качестве эпитафии) и текстом, утончающим и уточняющим миф об Ахилле и черепахе.
В основе «Имени такого-то» — реальная история эвакуации врачей и пациентов психиатрической больницы во время Великой Отечественной войны. И тема затхлого, коверкающего душу психиатрического быта, и тема нагрянувшей бойни — мои абы как сросшиеся переломы, незаживающие рубцы. Их надо было распарывать.
Обе темы предполагают ситуации, требующие экстренного реагирования. Их у Горалик навалом. Бытовых, несуразных, фатальных, диких. Перескакивающих с одного действующего лица на другое. Ее герои не всегда пышут, собственно, героизмом. Они отщепенцы, и это отщепенство стирает черту между врачами и пациентами: всеобщее безумство шатает норму. Они тоже мешкают, тоже не знают, как справляться. Знают ли, ради чего? Действуют в меру совести. И вне всякой меры человеческих сил. «Человек или больше своей судьбы, или меньше своей человечности».
В почти документальную достоверность повествования (хотите узнаваемых маркеров? Пожалуйста, вот вам и упоминание Сталина, и «Пилите, Шура, пилите») вклиниваются фантастические детали, но не выглядят нарочитыми. Как не выглядит нарочитым подмигивающее Платонову повсеместное одушевление техники. Они — отросток той бережности, с которой Горалик всматривается в шероховатости жизни — будто распаковывая дорогой подарок, который не знаешь как применять. Если, например, Воннегут избирал абсурд в противовес, то у Горалик миф неотделим от реальности. Но он тоже спасителен. Как спасительна пронизывающая роман жалость к ближнему. Особенно — во времена, когда в ценности частной человеческой жизни всё чаще приходится сомневаться.
— Леонид Андреев и так один из моих любимых писателей еще со школы — после книги «Иуда Искариот», Егора Летова (с его отсылками и цитатами) и факта про случайную эмиграцию: в декабре 1917 года Финляндия обрела независимость, Андреев, который не принял революцию и находился в это время в своем доме в деревне Ваммельсуу (сейчас Серово, 80 километров от моего родного Выборга в сторону Петербурга), оказался в эмиграции.
«Красный смех» — текст про ужасы абстрактной войны и превращение общества в хаос. Написан по мотивам и переживаниям событий Русско-японской войны, поразившей Андреева бессмысленной жестокостью. Сам он на войне не был, но следил за новостями и сообщениями. Помню комментарий учителя о том, что Андреев написал текст очень быстро и в состоянии крайнего нервного напряжения с приступами галлюцинаций. Меня тогда это поразило: вау, какого черта надо было так над собой измываться, зачем? Его задачей было описание не хроники, а эмоций. И если ему необходимо было выразить свои переживания, то я могу только сказать спасибо, потому что спустя почти сто лет я переживаю ровно то же самое, слово в слово.
Когда накрывает, я буквально беру «Красный смех» и читаю его вслух, пока хватит голоса и эмоций. Пока не вытащу из себя все те переживания, которым даже названий подобрать не могу, потому что это слишком новое, сложное, непривычное, большое и пугающее, но они цепляются за слова, образы и ритмы Андреева в «Красном смехе» и выходят из меня, проговоренные вслух.
Это очень страшный, затягивающий текст для меня. Но там есть слова, которые помогают мне выразить то, что сидит глубоко внутри и что я самостоятельно описать не могу. А он может. И я каждый раз теперь чувствую жгучую благодарность за то, что он вывернул себя. И мне здесь и сейчас как будто проще (всё переживать) и понятнее (что это за чувства), чем было бы без этого текста.
«Красный смех» — текст про ужасы абстрактной войны и превращение общества в хаос. Написан по мотивам и переживаниям событий Русско-японской войны, поразившей Андреева бессмысленной жестокостью. Сам он на войне не был, но следил за новостями и сообщениями. Помню комментарий учителя о том, что Андреев написал текст очень быстро и в состоянии крайнего нервного напряжения с приступами галлюцинаций. Меня тогда это поразило: вау, какого черта надо было так над собой измываться, зачем? Его задачей было описание не хроники, а эмоций. И если ему необходимо было выразить свои переживания, то я могу только сказать спасибо, потому что спустя почти сто лет я переживаю ровно то же самое, слово в слово.
Когда накрывает, я буквально беру «Красный смех» и читаю его вслух, пока хватит голоса и эмоций. Пока не вытащу из себя все те переживания, которым даже названий подобрать не могу, потому что это слишком новое, сложное, непривычное, большое и пугающее, но они цепляются за слова, образы и ритмы Андреева в «Красном смехе» и выходят из меня, проговоренные вслух.
Это очень страшный, затягивающий текст для меня. Но там есть слова, которые помогают мне выразить то, что сидит глубоко внутри и что я самостоятельно описать не могу. А он может. И я каждый раз теперь чувствую жгучую благодарность за то, что он вывернул себя. И мне здесь и сейчас как будто проще (всё переживать) и понятнее (что это за чувства), чем было бы без этого текста.
Ольга Кондрахина, литературная обозревательница
«Тело каждого» Оливии Лэнг
— В 2022 году я окончательно устала от назидательных книг, где черное и белое неповоротливы и однозначны, для всего этого есть комментарии в интернете. Зато спасалась книгами, в которых автор может искренне сказать «Мне сложно и больно» и начать с читателем задушевный разговор. Британская писательница Оливия Лэнг в этом смысле — спасительное чтение. В 2022-м у нее вышла новая книга «Тело каждого. Книга о свободе» и даже сложно было представить, насколько актуальной она окажется после полного запрета ЛГБТ-пропаганды. В этом тексте Лэнг как раз пишет о закрепощении телесности государством, о том, какие последствия это оказывает на общество.
За основу текста Лэнг берет биографии известных личностей: Нины Симон, Кристофера Ишервуда, Андреа Дворкин, Зигмунда Фрейда, Сьюзен Сонтаг и Малкольма Икса. Но заглавная история про Вильгельма Райха совсем прекрасна: это психолог-неофрейдист, научные открытия которого в конце жизни были более чем странными. Если упрощать, Райх был уверен, что существует универсальная энергия жизни, оргазм и раскрепощение тела спасет нас от невзгод, а его чудесная «оргонная камера» станет лекарством ото всех болезней (устройством впоследствии крайне заинтересовались битники). В результате «Тело каждого» может заставить и посмеяться, и содрогнуться от ужаса, и испытать, пожалуй, любые другие эмоции.
Из Лэнг также порекомендую художественый текст «Crudo»: он крайне нетипичен для метода писательницы. И конечно же — «Одинокий город», который заставляет буквально взрываться от сопереживания и, как мне кажется, помогает развивать эмпатию — особенность, которая в этом безумном-безумном мире становится едва ли не самой важной.
Анастасия Рожкова, журналистка
«Пост» и «Пост: спастись и сохранить» Дмитрия Глуховского
— «Пост» Дмитрия Глуховского вышел в формате аудиосериала в 2019 и 2021 годах. Книги сразу стали популярны, но масштабнее о них заговорили после начала СВО в Украине.
«Произведение, которое предсказало судьбу России» — так писали о «Посте» в соцсетях. Хоть я и не любительница постапокалипсиса, видя такие фразы раз за разом, сдалась.
По сюжету после Гражданской войны от России осталась небольшая часть, которая называет себя Московией. На западе империя ограничена Европой, устроившей ей блокаду, на востоке — отравленной кислотой Волгой. Города стоят разрушенными, но Москва, надежно защищенная постами и тремя кольцами обороны, сияет. Император проводит у Кремля смотр казачьих войск и выбирает, какие земли хочет вернуть с их помощью…
Не могу сказать, что осталась от книг в восторге, авторский стиль Глуховского — на любителя. Но «Пост» однозначно достоин внимания: некоторые сюжетные повороты и диалоги между героями вызывают мурашки, особенно с учетом новостей об Украине.
Пример — разговор между казаком, отправившимся «возвращать земли» Московии, и начальником поезда, который везет солдат к границе:
«— Мы должны обратно собрать всё, что было потеряно.
— Кому должны?
— Отцам нашим!
— Отцу ты своему должен только одно — пережить его, чтоб ему тебя хоронить не пришлось! — вздыхает начальник поезда. — А с этими завоеваниями-то смысл в другом.
— И в чем же? — Лисицын пытается навесить на лицо ухмылку.
— Да просто чтоб завоевывать. У России другого смысла нету, кроме как больше делаться. Все жертвы, все лишения — всегда ради этого и были. Чтоб только расти дальше. Зачем мы терпим? Чтоб отцам за нас стыдно не было, вона сколько они нахапали. А отцы куда ж столько хапали? Почему жизнь в голоде, в очередях? Чтоб дедам за них стыдно не было. А дедам зачем столько земли было? Зачем деды страх терпели, головы на фронтах клали, в лагерях гибли? Чтоб прадедам не было стыдно за них — при тех-то ого-го сколько земли взяли! Другого оправдания ж нет. Расти надо, и всё тут, и пропади все пропадом».
Влада Петрова, редактор
«Обезьяна приходит за своим черепом» Юрия Домбровского
— Это антифашистский роман, начатый еще в 1943-м. По сюжету спустя лет десять после Второй мировой войны в неназванной европейской стране на журналиста заводят уголовное дело о подстрекательстве к убийству — из-за статьи об избежавшем наказания нацистском преступнике. В ожидании суда он решает записать историю своей семьи. Точнее историю смерти своего отца — знаменитого профессора-антрополога, отказавшегося признать нацистскую расовую теорию и сотрудничать с оккупантами.
Для меня этот роман очень важен. Мне кажется, он в том числе о попытках выбраться из кошмара, в котором мы не заметили, как оказались. Попытках частных людей. Его герои — ученые и журналисты, за личными делами и отношениями не разглядевшие и недооценившие угрозу всему, во что верят.
Домбровский удивительно передает это чувство растерянности, несколько измененного, спутанного сознания, когда ты не понимаешь, что еще допустимо, а что уже нет, и все твои представления о собственном достоинстве и порядочности рассыпаются. А люди, сжигающие твоих соотечественников в печах, коллекционирующие татуировки, вырезанные из трупов, расстрелявшие твоего коллегу сегодня утром, говорят вежливо и убедительно и неравнодушны к прекрасному — как и ты.
«Фальтер» публикует тексты о важном, литературе и свободе. Подписывайтесь на наш телеграм-канал, чтобы не пропустить.
Хотите поддержать редакцию? Прямо сейчас вы можете поучаствовать в сборесредств. Спасибо 🖤